кнопка поиска

Яндекс.МетрикаКрамола - крамольные взгляды на историю, мироздание, науку. Народное интернет радио Славянский МИР

2-е издание книги Буквица живого Великорусского...
Издательство «Родович» запускает в печать 2-е издание книги Буквица живого Великорусского образного языка. Можно с уверенностью утверждать, что русский язык к настоящему времени пришёл в упадок и... Читать далее
2-е издание художественных альбомов Всеволода...
По многочисленным просьбам наших читателей и поклонников творчества русского художника-славяниста Всеволода Борисовича Иванова. Издательство «Родович» запускает в печать 2-е издание художественных... Читать далее
РОК ВОЗОМНИВШИХ СЕБЯ БОГАМИ
Совсем недавно мы все были свидетелями раскрытия некой тайной силы, которая в обычное время обывателю не видна, скрытая за пеленой повседневных событий. Но события в Kрыму заставили эту силу... Читать далее
Буквица
Это методическое пособие было разработано на основе разъяснений, данных Главой Церкви Староверов о. Александром в ходе преподавания в Духовном Асгардском Училище. Данное пособие является приложением... Читать далее
Быстьтворь
В данной книге автор рассматривает проблемы отечественного и мирового прошлого с позиций наших Предков. Прошлое народов, населяющих Землю, неоднократно становилось предметом споров и разногласий. В... Читать далее
prev
next
Вторник, 11 Август 2015 14:07

Алы — мифические существа Балкан

Алы (Халы) - женские мифические существа в фольклоре Болгарии, Македонии и Сербии. Алы считаются духами ненастья, чья главная задача насылать грозовые облака с градом на поля и сады для уничтожения или отнятия урожая. Они чрезвычайно прожорливы, и иногда даже пытаются проглотить Солнце или Луну, вызывая затмения.

Внешность ал описывается довольно пространно: как черный ветер, существо неопределенной формы, змееподобное чудовище, ворон, женщина-дракон и другие. Также ала может принимать разнообразную человеческую форму и облик животного, и даже захватывать чье-либо тело.

Людей, который обладают свойствами ал (например прожорливостью) - называют аловитами. Они становится такими, например, в результате вселения алы или встречи с ней. Если же человек выживает после того, как ала подует на него (их дыхание считается смертельным) он становится необыкновенно сильным. Аловиты также могут приводить градовые и грозовые облака: когда небеса темнеют такие люди впадают в транс, и их дух летит к облакам, но чаще всего, для того, чтобы отправить тучи на соседнюю деревню. Такие люди также могут и сражаться с алами.

Распространено мнение, что ала - сестра дракона, (хала от турецк.-балк. «змея») — у южных славян дракон или змей. Известна в сербской, болгарской и македонской традициях. ХАЛА — огромный змей (иногда многоголовый) длиной в 5—6 шагов, толстый, как человеческая ляжка, с крыльями под коленями и лошадиными глазами, или змей с огромной головой, находящейся в облаках, и хвостом, спускающимся до земли. Иногда приобретает облик орла.

Этот дракон из болгарской, македонской и сербской мифологии, обладал огромной силой, повелевал тучами и градоносными облаками, насылал ураганы, уничтожал посевы, сады, выпадал на землю в виде мглы и препятствовал вызреванию хлеба. При встрече эти драконы враждовали друг с другом, и старались поразить ледяными пулями, при этом сверкала молния и бил град.

 

В центральной Сербии верят, что алы невидимы, но их шипение можно услышать, на востоке страны их могут описывать как чудовищ с телом змеи и головой лошади или как змею с тремя головами. Алы живут в тучах, озере, ручье, скрытых отдаленных местах, лесу, на горе, в пещере или не гигантском дереве. У каждого Ала были свои территории, которые он охранял и оборонял ото всех, кто пытался напасть.

Кроме людей, у ал есть другие враги, например драконы, иногда орлы. Драконы в этом случае выступают в качестве хранителе полей и урожая и защитников от гроз и бурь. Молнии в схватках между драконами и алами считаются оружием драконов, а звук грома - шумом борьбы. Во время этого алы прячутся в высоких деревьях. Также ал могут победить змеевиты - люди, у которых матерью была женщина, а отцом дракон. Внешность змеевитов обычная, за исключением маленьких крыльев.

Дославянское, балканское происхождение ала связывают с vlva - демонами ненастья сербских влахов. Греческая Ламия так же могла оказать влияние на развитие образа.

У болгар есть представление, что ХАЛА — шестикрылая, с 12 хвостами. Она может пасть на землю в виде густой мглы или тумана, препятствующего созреванию хлеба. Под коленками у него были крылья, а так же он мог иметь несколько голов или одну большую, находившуюся в облаках, когда хвост касался земли. Обладает огромной силой и ненасытностью, предводительствует черными тучами, градоносными облаками, приводит бури и ураганы и уничтожает посевы и фруктовые сады. Также Хала мог превращаться в орла или огромную ящерицу с собачьей головой. В разных местах он имел разные названия. Был похож на македонского «ламя» - кровожадное чудовище, который постоянно требовал человеческих жертв. Жил Ала у источников воды или возле пещер, в которых хранились клады. Он был одним из слуг Чернобога, упоминается в древнерусских сказаниях. С халами борются Илья (Муромец?), а также змеи (в представлениях Вост. Сербии и Зап. Болгарии) и здухачи, охраняющие плодородие своих полей и садов. ХАЛЫ также дерутся за волшебный жезл и стараются поразить друг друга ледяными пулями, и тогда сверкает молния или бьет град. Раненая ХАЛА может упасть на землю, и тогда ее следует отпаивать молоком из подойника или ведра. В некоторых локальных традициях ХАЛЫ, подобно змеям и здухачам, обороняют свои угодья от нападения чужих ХАЛ.

Халы могут нападать на солнце и луну, заслонять их своими крыльями (тогда происходят затмения) или стараются их пожрать (тогда от укуса ХАЛЫ солнце, обливаясь кровью, краснеет, а когда побеждена ХАЛА,— бледнеет и сияет). ХАЛЫ могут, чаще всего в канун больших праздников, водить хоровод («коло»), и тогда поднимается вихрь (ср. представление о двух чертях в вихре). Человек, захваченный таким вихрем, может сойти с ума. ХАЛЫ иногда превращаются в людей и животных, при этом видеть их может только шестипалый человек.

Близкий к ХАЛЕ мифологический персонаж — ламя известен в македонской традиции. Она алчна и кровожадна. Она имеет вид огромной ящерицы с собачьей головой и с крыльями, живет в пещерах и у источников и связана со стихией воды (может упасть на землю туманом, остановить воду, требуя человеческой жертвы, и т. и.) и богатством (охраняет клады).

Понедельник, 10 Август 2015 16:46

Дивные птицы Руси

Что за дивные птицы залетали к русичам? В древности считалось, что землю, небо и воды населяют странные и удивительные существа, злые и добрые, ужасные и прекрасные. Были существа, подобные людям, были – вроде змей, лесных тварей или с телами, прихотливо собранными из разных животных.

Птицы - существа особые. Им доступны все стихии: земля, вода и воздух-ветер, наполненный то солнечным, то грозовым огнем. Из-за этого наши предки думали, что птицы приближены к богам. Кроме того, птица, рождающаяся дважды (первый раз в виде яйца), уподоблялась душе человека. То есть, живой человек был подобен яйцу, покрытому грубой скорлупой, но после того как яйцо разбивалось, из него вылетала крылатая душа. Душа, соскучившись в раю, могла птицей спуститься на землю, проведать живых. Птица-душа-ветер - для наших предков были родственными понятиями. У нас до сих пор сохранились выражения: перестал дышать, испустил дух. Мы и сейчас верим, что прилетевшая к нашему окну синичка, - душа кого-то любимого, кого уже нет с нами.

Самой совершенной, невиданной птицей была Жар-птица. Она жила в золотом тридесятом царстве или у Кащея Бессмертного в саду в золотой клетке. У нее светились глаза и оперенье, потому что она была частицей небесного огня, представляя двух богов - Солнца и Грозы. Ела она золотые яблоки, дававшие бессмертие, молодость и красоту. При пении из ее клюва сыпался отборный жемчуг, а ее желчь возвращала зрение слепцам. Нашедший ее перо становился необыкновенно счастлив.

Орел почитался как Царь-птица. Его покровителем был Перун-громовержец, главный бог древних славян, иногда сам принимавший вид богатырского орла. Эта гигантская птица в гневе изрыгала огонь и испепеляла целые города.

Особое место среди птиц занимал аист. Один человек однажды провинился перед Богом, и тот превратил его в аиста, повелев истреблять всех холоднокровных гадов. Аиста люди считали собратом и находили тому немало доказательств: аисты селятся рядом с человеком, имеют 5 пальцев, плачут слезами, умирают от любовной тоски и ревности. Убитого аиста принято было хоронить в гробике. Люди верили, что аисты улетали в райские земли, купались там в Человечьем озере, зимовали в образе людей, а после купания в Птичьем озере возвращались назад птицами. Аисты умели разгонять тучи и приносили из рая Ирия новых детей, наделенных душами некогда живших.

Все певчие птицы считались райскими и слугами божества любви Леля. Они были добры к людям. Жаворонки, или ирий-птицы, каждый год приносили весну из райских садов. Жаворонок помогал Божьей матери на земле, утешал ее. За это и она обласкала его на небе. Ласточка и вещая кукушка выполняли великую миссию: они хранили ключи от райского сада. Этими ключами они каждый год открывали лето и запирали зиму. Ласточке приписывали самые добрые дела в отношении людей: она могла сделать человека красивым, счастливым, любимым, да еще и уберечь от пожара.

А кукушка, посвященная богине весны Живе и богу времени Числобогу, предсказывала все о человеческой жизни и покровительствовала молодым девушкам.
К некоторым птицам люди относились неоднозначно. Петух, которого звали Будимир, Гласим или Боромир, был воплощением огня, но белый петух связывался со светлыми силами, а черный - с темными. Петух был главным оберегом от пожаров,нечистой силы и - единственной жертвенной птицей. Павлин - любимая птица богини подземного царства Нии, которая была дочерью Живы и в отличие от своего супруга Нияна жалела грешников, был прекрасен, но передразнивал крики грешников в аду.

Ворона опасались и связывали с царством мертвых, с нечистой силой, с колдовством. Это была птица Чернобога. Но с другой стороны, за ним признавали и положительные качества - мудрость и верность. Ворон раньше хранил ключи от рая, но был оттуда изгнан за неподобающий вид и голос. Ворон прихватил с собой один из ключей, и с той поры вороны, тайно проникая в рай, приносили оттуда людям живую и мертвую воду.

Об очень плохих птицах - Соловье-разбойнике, кровожадной Гриф-птице и Птице-Юстрице (холере) - вспоминать не будем. Эти отвратительные, внушавшие ужас твари стали мифами.

Наши предки зависели от природы, были беззащитны перед стихиями, и каждое мифическое существо отвечало перед людьми за отдельную часть этих стихий. Люди надеялись на их заступничество или старались не сердить понапрасну. Среди существ были особо приближенные к грозным и далеким богам: птицы, которым доступны одновременно и земля, и вода, и небо. Птицы и птицелюди стали посредниками между людьми и богами.

Прародительницей всех птиц и птицелюдей была Стратим-птица (или Стрефил-птица). Откуда она прилетела на море-океан, на Белый камень, никто не знает, но имя её происходило от греческого слова струфокамил (страус). Стратим-птица взмахивала крылом - море начинало волноваться, кричала - поднималась буря, а когда летела - закрывала собой белый свет. На море вздымались огромные валы, корабли шли ко дну, и вода смывала с берегов всё живое. Птица воплощала самые разрушительные силы природы.

Стародавние сказания утверждают, что Стратим-птица - прародительница всех птиц - живет на море-океане, подобно Алконосту. Когда кричит Стратим-птица, подымается страшная буря. И даже если всего лишь поведет она крылом, море волнуется, колышется.
Но уж если взлетает Стратим-птица, тут уж такие валы вздымаются, что потопляет море корабли, разверзает бездны глубочайшие и смывает с берегов города и леса. В этом смысле она подобна Морскому царю. В некоторых сказаниях она помогает герою выбраться с безлюдного острова и долететь до земли - за то, что он спасает и милует ее птенцов. Сохранилось странное и загадочное пророчество: «Когда Стратим вострепещется во втором часу после полуночи, тогда запоют все петухи по всей земле, осветится в те поры и вся земля».

Из «Голубиной Книги»

...Которая птица всем птицам мати?
А Стратим-птица всем птицам мати.
А живет она на Океане-море,
А вьет гнездо на белом камене;
Как набегут гости-корабельщики
А на то гнездо Стратим-птицы
И на ее на детушек на маленьких,
Стратим-птица вострепенется,
Океан-море восколыблется,
Как бы быстрые реки разливалися,
Топит он корабли гостинные,
Топит многие червленые корабли
С товарами драгоценными!

КРЫЛАТ-КАМЕНЬ

В давние времена шла морем ладья на Соловки из Архангельска. И вдруг средь ясного дня налетела буря великая. Потемнело все кругом, ветер ревет, волны ладью заливают. И тут явилась над волнами Стратим-птица, та, что моря колеблет, и воскричала:
- Выбирайте мне по жребию одного корабельщика в жертву!
А в ладье той несколько воинов плыли в Кемский острог. Один отчаянный был храбрец, настоящий сорви-голова. Крикнул он в ответ Стратим-птице:
- Пусть все погибнем, но тебе не поддадимся. Сгинь, нечисть поганая! - и уж лук боевой натянул, чтобы птицу лютую стрелить.
Но тут поднялась из моря смертная волна выше лесу стоячего, какой даже кормщик бывалый в жизни своей не видывал, а только слыхал про нее от стариков. Сразу смекнул: спасенья от смертной волны никому не будет. Осталось только молитвы читать, да еще неведомо, помогут ли те молитвы!
И в этот миг сын кормщика, отрок Ждан, немой от рождения, вдруг прыгнул за борт в ледяную воду, а она в Белом море всегда ледяная...
Тотчас утихла буря, улеглись волны. Но сколько ни вглядывались люди, ни Ждана в воде, ни Стратим-птицы в небесах так и не заметили.
Прошли годы. И вот нежданно-негаданно объявился в родной Кеми безвестно сгинувший Ждан, но уже не отрок немотствующий, а парень на загляденье: статный, кудрявый, звонкоголосый. Мать его сразу признала по родинке на щеке и по шраму на левой руке.
Стали спрашивать родственники и знакомые, из каких краев явился, где запропастился на столько лет. На все вопросы только улыбался Ждан загадочно да в небеса перстом указывал. Порешили люди, что он малость умом тронулся, и в конце концов отстали с расспросами.
Стал Ждан в праздники да свадьбы по деревням хаживать, на гуслях звонкоголосых наигрывать, сказки да былины сказывать. И про Алатырь-камень, и про Ирий-сад, и про водяных-домовых, и про птицедев прекрасных, кои зовутся Алконост, Гамаюн да Сирин. Только про Стратим-птицу ничего не сказал и не спел, сколько его ни упрашивали!
С тех пор и повелись на Беломорье сказители, былинщики и песнопевцы под гусельные звоны. Но всякий такой краснослов ходил на выучку к Ждану, потому что был он лучшим из лучших.
И вот что еще чудно было: так и не подыскал себе Ждан невесту. Многие девицы по нему вздыхали, кое-кто из вдовушек нарожали от него детишек, таких же кудрявых да синеглазых, но до скончания дней так и остался он холостяком.
А за два года до упокоения своего нанял Ждан целую артель каменотесов, и принялись они на Трехгорбом острове камень преогромный обтесывать, пока не явилась взору птица диковинная с головой девичьей. Там, у подножия каменной птицы, и схоронили Ждана по его последней воле, но слишком много лет прошло с тех пор, от могилы небось и следа не осталось. Унес Ждан с собой загадку Стратим, пощадившей его юность и красоту. А птица та каменная, сотворенная по воле сказителя Ждана, в народе зовется Крылат-камень.

Другая древняя птица, прилетевшая в славянские земли из Древнего Египта, - Феникс, живший (или еще живущий?) то ли 500 лет, то ли 12994 года, был похож на громадного орла. Чуя свой конец, Феникс взмывал высоко в небо и от небесного огня, отражавшегося в его красно-золотых перьях, поджигал своё гнездо, сплетенное из ароматных трав. Вернувшись назад, он сгорал вместе с гнездом. А из благоухающего огня возрождался новый Феникс. Это символизировало вечное умирание и возрождение природы, причем её мужского начала.
Царственный Феникс имел родственные связи с местными птице-человеками. Считалось, что он летал над морем на пару с вещей птицей Гамаюн. Может, от этого союза произошел птица-оборотень Финист Ясный Сокол, то гулявший в образе статного молодца, любимца красных девиц, то оборачивающийся соколом? Финист Ясный Сокол был стремителен, зорок и неотразим для врагов. Он был воплощением небесных стихий, птицей-молнией. На зиму он умирал, как умирает природа, или засыпал непробудным сном, а весной, как природа, - возвращался к жизни и любви.

Особенно почитаемы были птицы Алконост, Гамаюн и Сирин. Жили птицедевы в раю - в Ирии, цветущем саду, где росло Древо жизни, били источники живой воды и обитали крылатые души умерших. Когда пели птицедевы, и души и живые люди забывали обо всём на свете.

Алконост - добрая птица с прекрасным женским лицом. Имя её происходило от имени Алкионы, греческой царицы, что бросилась в море, не дождавшись любимого, и была превращена в зимородка. Алконост же летала в море откладывать яйца. Она погружала их в морские пучины, и пока к концу седьмого дня не вылуплялись птенцы, на море было затишье. Нитка красных бус на её шее обещала женщине счастливое замужество. А её песни приносили ясную солнечную погоду.
Лик у нее женский, тело же птичье, а голос сладок, как сама любовь. Услышавший пение Алконоста от восторга может забыть все на свете, но зла от нее людям нет, в отличие от ее подруги птицы Сирин. Алконост несет яйца «на крае моря», но не высиживает их, а погружает в морскую глубину. В эту пору семь дней стоит безветренная погода - пока не вылупятся птенцы.
Славянский миф об Алконосте сходен с древнегреческим сказанием о девушке Алкионе, превращенной богами в зимородка.

ЗАВЕТНОЕ ЖЕЛАНИЕ
Кaк-тo раз молодой птицелов с вечера навострил поставухи - сети на перепелок, а утром отправился их проверять. Пришел на конопляник, куда слеталось множество птиц, - и не поверил своим глазам: в силках билась прекрасная девушка. Лик у нее был женский, а тело птичье.
Потемнело в глазах юноши от ее красоты.
- Как зовут тебя - спрашивает.
- Алконост, - отвечала она.
Хотел было птицелов поцеловать пленницу, но дева закрылась руками-крыльями и принялась плакать и причитать, уверяя, что после того, как поцелует ее человек, она навсегда утратит волшебную силу и больше никогда не сможет взлететь в небеса, а на земле ей придет погибель.
- Отпусти меня, - говорила птицедева, - а взамен проси чего хочешь, исполню любое твое желание!
Задумался юноша: чего пожелать? Богатства? - оно иссякнет. Любви красавиц? - они изменят...
- Хочу при жизни изведать райского блаженства! - воскликнул наконец птицелов. В тот же миг зашумело в его ушах, потемнело в очах, земля ушла из-под ног и засвистел вокруг ветер. Через миг он увидел себя в светлой и необыкновенной стране. Это был Ирий - небесное царство по ту сторону облаков. В Ирии обитали крылатые души умерших. Кругом благоухали поющие цветы, струились ручьи с живой водой. Алконост пела сладкие песни, от которых на земле наступала ясная солнечная погода. Все кругом было прекрасно, и юноша понял, что достиг предела своих желаний.
Однажды он задремал под деревом, но был разбужен вороном.
- Что ты делаешь в Ирии, бескрылый? Что ищешь среди мертвых, живой? Ты еще не изведал любви и счастья, которые отмеривает судьба полной мерою, зачем же поспешилдобровольно проститься с радостями жизни? Немедленно возвращайся в родные края!
Спохватился птицелов. Сказать по правде, безделье начинало ему надоедать, здешние летающие красавицы не обращали на него внимания, а яблочки райские уже приелись. Но ведь не станешь ловить в раю райских птиц, чтобы сварить себе похлебку!
- Я бы рад воротиться, - сказал он робко. - Но как отыскать дорогу обратно?
- Так и быть, - ворчливо каркнул ворон, - я тебя выведу в мир людей. В награду за то, что твой прапрадед - тоже прицелов - выпустил меня однажды из сетей.
- Прапрадед? - не поверил юноша. - Но как же... когда же... быть того не может!
- Может, может, - кивнула вещая птица. - Разве ты не знаешь, что мы, вороны, живем триста лет? Теперь закрой глаза и возьмись за мой хвост.
Юноша зажмурился покрепче... засвистели ветры вокруг него... и через миг он ощутил под ногами твердую землю. Открыл глаза - и оказался на той же самой поляне, где перепелки клевали коноплю.
Он воротился домой, дожил до глубокой старости и лишь на исходе жизни рассказал внукам об Ирии - райской обители, куда его завлекла сладкими песнями птицедева Алконост.

У Гамаюн тоже было женское лицо, пела она божественные гимны, кричала, предвещая счастье, и благоухала необыкновенно. Эта птица знала прошлое и будущее богов и людей, зверей и птиц. Она знала всё о сотворении мира и возвещала будущее тем, кто хотел слышать. Она была глашатаем богов, их посланницей на земле и всегда держала в лапах свиток с пророчествами.
Птица Гамаюн - посланница славянских богов, их глашатай. Она поет людям божественные гимны и провозвещает будущее тем, кто согласен слушать тайное.

В старинной «Книге, глаголемой Козмогра-фия» на карте изображена круглая равнина земли, омываемая со всех сторон рекою-океаном. На восточной стороне означен «остров Макарийский, первый под самым востоком солнца, близ блаженного рая; потому его так нарицают, что залетают в сей остров птицы райские Гамаюн и Феникс и благоухание износят чудное». Когда летит Гамаюн, с востока солнечного исходит смертоносная буря.
Гамаюн все на свете знает о происхождении земли и неба, богов и героев, людей и чудовищ, зверей и птиц. По древнему поверью, крик птицы Гамаюн предвещает счастье.
Один охотник выследил на берегу озера диковинную птицу с головой прекрасной девы. Она сидела на ветке и держала в когтях свиток с письменами. На нем значилось: «Неправдою весь свет пройдешь, да назад не воротишься!»
Охотник подкрался поближе и уже натянул было тетиву, как птицедева повернула голову и изрекла:
- Как смеешь ты, жалкий смертный, поднимать оружие на меня, вещую птицу Гамаюн!
Она взглянула охотнику в глаза, и тот сразу уснул. И привиделось ему во сне, будто спас он от разъяренного кабана двух сестер - Правду и Неправду. На вопрос, чего он хочет в награду, охотник отвечал:
- Хочу увидеть весь белый свет. От края и до края.
- Это невозможно, - сказала Правда. - Свет необъятен. В чужих землях тебя рано или поздно убьют или обратят в рабство. Твое желание невыполнимо.
- Это возможно, - возразила ее сестра. - Но для этого ты должен стать моим рабом. И впредь жить неправдой: лгать, обманывать, кривить душой.
Охотник согласился. Прошло много лет..

Повидав весь свет, он вернулся в родные края. Но никто его не узнал и не признал: оказывается, все его родное селение провалилось в разверзшуюся землю, а на этом месте появилось глубокое озеро.
Охотник долго ходил по берегу этого озера, скорбя об утратах. И вдруг заметил на ветке тот самый свиток со старинными письменами. На нем значилось: «Неправдою весь свет пройдешь, да назад не воротишься!»
Так оправдалось пророчество вещей птицы Гамаюн.

Алконост, так же как Гамаюн, птица добрая не несущая в себе опасности для людей. Алконост – жительница славянского рая Ирия. Миф гласит о том, что райская птица несет яйца « на крае моря», но не высиживает, а погружает в морскую глубину. От того семь дней стоит безветренная погода, пока не вылупятся птенцы.
Существует и история, рассказывающая о встречи человека с блаженной птицей.
Кaк-тo раз молодой птицелов с вечера навострил поставухи - сети на перепелок, а утром отправился их проверять. Пришел на конопляник, куда слеталось множество птиц, - и не поверил своим глазам: в силках билась прекрасная девушка. Лик у нее был женский, а тело птичье.
Потемнело в глазах юноши от ее красоты.
- Как зовут тебя - спрашивает.
- Алконост, - отвечала она.
Хотел было птицелов поцеловать пленницу, но дева закрылась руками-крыльями и принялась плакать и причитать, уверяя, что после того, как поцелует ее человек, она навсегда утратит волшебную силу и больше никогда не сможет взлететь в небеса, а на земле ей придет погибель.
- Отпусти меня, - говорила птицедева, - а взамен проси чего хочешь, исполню любое твое желание!
Задумался юноша: чего пожелать? Богатства? - оно иссякнет. Любви красавиц? - они изменят...
- Хочу при жизни изведать райского блаженства! - воскликнул наконец птицелов. В тот же миг зашумело в его ушах, потемнело в очах, земля ушла из-под ног и засвистел вокруг ветер. Через миг он увидел себя в светлой и необыкновенной стране. Это был Ирий - небесное царство по ту сторону облаков. В Ирии обитали крылатые души умерших. Кругом благоухали поющие цветы, струились ручьи с живой водой. Алконост пела сладкие песни, от которых на земле наступала ясная солнечная погода. Все кругом было прекрасно, и юноша понял, что достиг предела своих желаний.
Однажды он задремал под деревом, но был разбужен вороном.
- Что ты делаешь в Ирии, бескрылый? Что ищешь среди мертвых, живой? Ты еще не изведал любви и счастья, которые отмеривает судьба полной мерою, зачем же поспешилдобровольно проститься с радостями жизни? Немедленно возвращайся в родные края!
Спохватился птицелов. Сказать по правде, безделье начинало ему надоедать, здешние летающие красавицы не обращали на него внимания, а яблочки райские уже приелись. Но ведь не станешь ловить в раю райских птиц, чтобы сварить себе похлебку!
- Я бы рад воротиться, - сказал он робко. - Но как отыскать дорогу обратно?
- Так и быть, - ворчливо каркнул ворон, - я тебя выведу в мир людей. В награду за то, что твой прапрадед - тоже прицелов - выпустил меня однажды из сетей.
- Прапрадед? - не поверил юноша. - Но как же... когда же... быть того не может!
- Может, может, - кивнула вещая птица. - Разве ты не знаешь, что мы, вороны, живем триста лет? Теперь закрой глаза и возьмись за мой хвост.
Юноша зажмурился покрепче... засвистели ветры вокруг него... и через миг он ощутил под ногами твердую землю. Открыл глаза - и оказался на той же самой поляне, где перепелки клевали коноплю.

Он воротился домой, дожил до глубокой старости и лишь на исходе жизни рассказал внукам об Ирии - райской обители, куда его завлекла сладкими песнями птицедева Алконост.

Сирин - это одна из райских птиц, даже самое ее название созвучно с названием рая: Ирий.
Однако это отнюдь не светлые Алконост и Гамаюн.
Сирин - темная птица, темная сила, посланница властелина подземного мира. От головы до пояса Сирин - женщина несравненной красоты, от пояса же - птица. Кто послушает ее голос, забывает обо всем на свете, но скоро обрекается на беды и несчастья, а о и умирает, причем нет сил, чтобы заставить его не слушать голос Сирин. А голос этот - истинное блаженство!
Есть так же легенда, связанная с этой птицей.
Один дровосек во время сильной бури спас дитя птицедевы Сирин. В награду Сирин предложила исполнить любое его желание.
- Хочу видеть то, что ярче солнца и чего не видел никто на земле, - пожелал дровосек.
- Остерегайся впредь подобных желаний, - сказала Сирин. - Не все дозволено увидеть человеку, а на смерть, как на солнце, во все глаза не взглянешь. Но что обещано, будет исполнено.
Не успев моргнуть, дровосек увидел себя в огромной пещере, где горело множество свечей. Время от времени кто-то невидимый гасил ту или другую свечу.
- Что это? - спросил дровосек.
- Это жизни. Горит свеча - жив человек. Ну а погаснет...
- Хочу видеть гасящего! - потребовал дровосек.
- Подумай, человече, прежде чем просить неведомо что, - сказала Сирин. - Я могу тебя озолотить, могу показать красоты всего света. В моей власти сделать тебя владыкою над людьми. Трижды подумай!
Но дровосек был упрям и потому повторил свое желание:
- Хочу видеть гасящего!
Через миг он очутился в непроглядной темноте и наконец, понял, что ослеп. Так сбылось страшное пророчество птицы Сирин: «На смерть, как на солнце, во все глаза не глянешь!»
Долго горевал дровосек, став слепым. Но нет худа без добра: довольно скоро он обрел себе и пропитание, и уважение односельчан тем, что начал врачевать наложением рук, а также предсказывать будущее. Случалось, он отвращал людей от дурных деяний, которые те замышляли, или говорил охотнику и рыболову:
- Оставайся завтра дома. Все равно добыча от тебя уйдет, а вот на чужой самострел нарвешься, либо лодка твоя на крутой волне перевернется.
Сначала люди ему не верили, но потом убедились в правоте его пророчеств. Однако более всего трепетали те, кого он призывал к себе негаданно-нежданно и предупреждал:
- Приуготовьтесь к похоронам. Послезавтра ваш Агафон отойдет к праотцам. Предупреждения эти сбывались неукоснительно. А если кто-то отваживался спросить слепого дровосека, от кого он узнает о скором бедствии, тот ответствовал загадочно:
- Я вижу гасящего.

В наше время, время высоких технологий, интерес к славянской мифологии, среди молодежи неумолимо идет на убыль. Компьютерные игры и интернет заменили такие простые, но, в то же время необходимые вещи, как книги. Единственные достоверные источники славянской мифологии. Да и они, если существуют, то объем вопроса ничтожно мал. Многие сведения напрямую противоречат друг другу. Есть пример того, как один автор описывает Птицу Гамаюн в образе Жар-птицы, другой же в свою очередь представляет её в виде птицы Феникс. Следующая подмена образов идет в споре между тем, считать ли Сирин птицей несчастья и смерти, либо дарующей блаженство тем, кому удалось услышать её пение. Сирин – птица противоречивая. Она сестра Гамаюн и Алконост, само имя её происходит от названия древнеславянского рая Ирий. Но, так же она считается посланницей подземного царства смерти.
Все же божественные полуптицы привлекают к себе внимание. Отражение этого мы можем найти в нашей культуре. Примером может послужить художник Никос Сафронов с его картиной «Птица Гамаюн». Так же известные исполнители популярных песен, как Борис Гребенщиков и Владимир Высоцкий используют имена полуптиц в своих текстах и названиях песен (песня « Купола»). Писатель Владимир Набоков подписывал свои работы псевдонимом Сирин.
Многое уже невозможно вернуть и доказать. Мы лишь можем сохранить то малое, что осталось от предков в их сказах и письменах.

Информация взята из свободной энциклопедии Википедия и сведена автором.

Источник

Воскресенье, 09 Август 2015 16:03

Древнерусская славянская мифология

В отличие от греческой мифологии, которая уже с VII века до нашей эры стала объектом литературной обработки и творческого обогащения жрецами, поэтами, писателями и специальными мифографами, славянская мифология, как "жизнь богов", осталась неописанной.

То, что мы знаем о славянской мифологии, - это главным обpазом богатейший мир низших дyхов и магии, который окpyжал славянина. Этот миp дyхов и магия лежали в основе миpовоззpения славян с древнейших времен и до конца ведического периода (конец ведического периода ознаменовала христианизация Руси). Русские средневековые писатели - летописцы и церковные проповедники - следовали традициям древнехристианских отцов церкви, которые бичевали и высмеивали ведичество, но не описывали его так, как оно было вокруг и въяве. Так же поступали и древнерусские авторы. Они обращались к той аудитории, которая была полна ведических помыслов, действий, постоянных колдовских заклинаний, которая избегала церковной службы и охотно участвовала в красочных гуляньях и всенародных ведических игрищах. Поэтому они не столько описывали, сколько порицали.

В XV - XVII веках славянские историки уже преодолели пренебрежение своих предшественников к мифологическим представлениям предков и стали собирать письменные и этнографические данные о древних ведических богах и деталях культа славянских народов.

К сожалению, в этих ренессансных сочинениях разных авторов, будь то поляк Ян Длугош или русский автор Густынской летописи, главной мыслью было сопоставление с таким международным стандартом, как греко-римская мифология. По существу мы из общей суммы славянских и иноземных источников можем достоверно почерпнуть лишь перечень имен славянских богов и богинь. Русские летописи называют богов, культ которых учредил князь Владимир в 980 году, - это Перун, Стрибог, Дажьбог, Хорс, Семаргл и богиня Макошь. Кроме того, упоминаются Велес, Сварог, Род и рожаницы. Этнография уже в XVII веке добавила несколько мифологических персонажей таких как Лада и Леля.

Католические миссионеры в западнославянских землях называют богами Святовита, Сварожича, Яровита, Деву, Живу, Радогоста и других богов. Поскольку собственно славянские тексты и изображения богов и духов не сохранились из-за того, что христианизация прервала ведическую традицию, главным источником сведений являются средневековые хроники, поучения против ведичества, летописи, археологические раскопки, фольклорные и этнографические собрания. Сведения о богах западных славян весьма скудны, это, например, "История Польши" Яна Длугоша (1415 — 1480), в которой дан список божеств и их соответствия из греческой и римской мифологии: Перун — Зевс, Ныя — Плутон, Дзевана — Венера, Маржана — Церера, Доля — Фортуна и т. д.

Чешские и словацкие данные о богах, как полагают многие ученые, нуждаются в критическом отношении. Мало известно и о мифологии южных славян. Рано попав в сферу влияния Византии и иных могущественных цивилизаций Средиземноморья, прежде других славян приняв христианство, они во многом утратили сведения о былом составе своего пантеона. Наиболее полно сохранилась мифология восточных славян. Ранние сведения о ней мы находим в "Повести временных лет" (XII век), которая сообщает, что князь Владимир Святой (? — 1015) стремился создать общегосударственный ведический пантеон. Однако принятие им христианства в 988 году повлекло за собой уничтожение идолов так называемого Владимирова пантеона (их торжественно сбросили в Днепр), а также запрет ведичества и его обрядов. Старые боги стали отождествляться с христианскими святыми: Перун превратился в святого Илью, Велес — в святого Власия, Ярила — в святого Георгия. Однако мифологические представления наших предков продолжают жить в народных традициях, праздниках, верованиях и обрядах, а также в песнях, сказках, заговорах и приметах. Древние мифологические персонажи вроде леших, русалок, водяных, домовых и чертей ярко запечатлелись в речи, пословицах и поговорках.

Развиваясь, славянская мифология прошла через три этапа - духов, божеств природы и богов-кумиров (идолов). Славяне почитали богов жизни и смерти (Жива и Морана), плодородия и растительного царства, небесных светил и огня, неба и войны; олицетворялись не только солнце или вода, но и многочисленные домовые духи и т. д. - поклонение и преклонение выражалось в принесении бескровных жертв.

В XIX веке русские ученые стали исследовать русские мифы, сказания и легенды, понимая их научную ценность и важность сохранения их для последующих поколений. Ключевыми для нового осознания славянской мифологии стали труды Ф. И. Буслаева, А. А. Потебни, И. П. Сахарова, такие работы, как трехтомное исследование А. Н. Афанасьева "Поэтические воззрения славян на природу", "Мифы славянского язычества" и "Краткий очерк русской мифологии" Д. О. Шеппинга, "Божества древних славян" А. С. Фаминцына и другие.

Первой возникла мифологическая школа, в основе которой лежит сравнительно-исторический метод изучения, установление органической связи языка, народной поэзии и народной мифологии, принцип коллективной природы творчества. Создателем этой школы по праву считается Федор Иванович Буслаев (1818-1897).
"В древнейший период языка, - говорит Буслаев, - слово как выражение преданий и обрядов, событий и предметов понималось в теснейшей связи с тем, что оно выражает: "названием запечатлевалось верование или событие, и из названия вновь возникали сказание или миф". Особая "эпическая обрядность" в повторении обычных выражений приводила к тому, что сказанное однажды о каком-либо предмете казалось столь удачным, что уже не нуждалось в дальнейшем видоизменении. Язык становился, таким образом, "верным орудием предания".

Метод, первоначально связанный со сравнением языков, установлением общих форм слов и возведением их к языку индоевропейских народов, впервые в русской пауке был перенесен Буслаевым в фольклористику и применен для изучения мифологических преданий славян.

"Поэтическое воодушевление принадлежало всем и каждому, как пословица, как юридическое изречение. Поэтом был целый народ. Отдельные же лица были не поэты, а певцы или рассказчики, они умели только вернее и ловчее рассказывать или петь то, что известно было всякому. Власть традиции господствовала безраздельно над эпическим певцом, не позволяя ему выделяться из коллектива. Не зная законов природы, ни физической, ни нравственной, эпическая поэзия ту и другую представляла в нераздельной совокупности, выражавшейся в многочисленных уподоблениях и метафорах. Героический эпос является лишь дальнейшим развитием первобытного мифологического сказания. Теогонический эпос сменяется героическим на той стадии развития эпической поэзии, когда к чистому мифу стали присоединяться сказания о делах людей. В это время из мифа вырастает былинный эпос, из которого впоследствии выделилась и сказка. Народ сохраняет свои эпические предания не только в былинах и сказках, но и в отдельных изречениях, кратких заговорах, пословицах, поговорках, клятвах, загадках, в приметах и суевериях".

Таковы основные положения мифологической теории Буслаева, которая в 60-70-е годы XIX века постепенно перерастает в школу сравнительной мифологии и теории заимствования.

Теория сравнительной мифологии была разработана Александром Николаевичем Афанасьевым (1826-1871), Орестом Федоровичем Миллером (1833-1889) и Александром Александровичем Котляревским (1837-1881). В центре их внимания была проблема происхождения мифа в самом процессе его создания. Большая часть мифов, по этой теории, восходит к древнейшему племени ариев. Выделяясь из этого общего праплемени, народы разносили его сказания по всему миру, поэтому сказания "Голубиной книги" почти полностью совпадают с песнями древнескандинавской "Старшей Эдды" и древнейшими мифами индусов.

Сравнительный метод, по Афанасьеву, "дает средства восстановить первоначальную форму преданий". Особое значение для понимания славянской мифологии имеют былины (термин этот был введен в обиход И. П. Сахаровым; до этого эпические песни назывались старинами). Русские богатырские былины могут быть поставлены в ряд с героическими мифами в других мифологических системах с тою разницей, что былины в значительной мере историчны, повествуют о событиях XI-XVI веков. Герои былин - Илья Муромец, Вольга, Микула Селянинович, Василий Буслаев и другие воспринимаются не только как личности, имеющие отношение к определенной исторической эпохе, но и прежде всего - как защитники, родоначальники, именно эпические герои. Отсюда - их единство с природой и волшебная сила, их непобедимость (практически нет былин о гибели богатырей или о поигранных ими сражениях). Изначально существуя в устном варианте, как творчество певцов-сказителей, былины, безусловно, претерпели немалые изменения. Есть основания полагать, что некогда они существовали в более мифологизированной форме.

Славянская мифология характерна тем, что она - всеобъемлюща и представляет собою не отдельную область народного представления о мире и мироздании (как фантазия или религия), а находит воплощение даже в быту - будь то обряды, ритуалы, культы или земледельческий календарь, сохранившаяся демонология (от домовых, ведьм и леших до банников и русалок) или забытое отождествление (например, ведического Перуна с христианским святым Ильей). Поэтому, практически уничтоженная на уровне текстов до XI века, она продолжает жить в образах, символике, ритуалах и в самом языке.

Подробнее о славянской мифологии и славянских богах и на нашем сайте → Музей Славянской Мифологии

Глава 21. Как закончилось время мифическое, нам от предков в сказаниях данное

И прошло с тех пор немало зим и немало лет. Словно воды речные, утекали века сквозь пальцы. И всё дальше расселялись по земле племена славянские — поляне, древляне, радимичи, кривичи, вятичи, бодричи, лютичи…

Объединялись и разделялись, строили города, образовывали государства. Далеко разошлись они по Земле-матушке, в походы дальние уходили дружины — за всеми старым богам не углядеть. Чтобы отбивать атаки вражеские, нужны стали людям князья сильные, нужны смелые воины и многие воинские умения. Да и между собой воевать принялись князья, и понадобились людям новые ратные боги — боги войны.

С тех пор как отдал Сварог власть в Ирии своим сыновьям, сам Перун стал у людей первым воином, главным богом дружины княжеской. Не Семаргл и не Дажьбог — стал Перун Сварогу главным наследником, главным богом он стал светлого Ирия.

А мрачный Триглав затаил обиду: после того, что случилось, считал он себя самым сильным, ведь объединял он силу всех трёх миров! И тогда Сварог, Перун и Дажьбог отдали ему часть своей силы, и стал с тех пор Триглав объединять ещё отца, сына и духовный свет. Ездил повсюду Триглав на чёрной лошади, а на одежде его змея была вышита треугольником. Поклонялись Триглаву люди, ставили его изображения на постаменты, обтянутые чёрным сукном, и следили жрецы Триглава, чтобы никто не смел поднимать золотые повязки, что закрывали все лики бога.

И пришли к людям Триглава помощники — боги воинской доблести: неудержимый Яровит с большим золотым щитом, сражающийся за жизнь ради чести, Радегаст, бог молодых воинов и бранной славы, как и все воины древнеславянские, одетый в красное. Больше всего любили наши предки этот яркий, красный, красивый цвет! Помогали Перуну с Триглавом и другие боги: семиликий Руевит, владыка победы, тоже всегда одетый в одежды алые, был главным богом воинственного племени руян. Семь его голов, смотревших во все стороны, венчал единый шлем, за поясом было у Руевита семь мечей, а восьмой меч он перед собой держал. И никому не дано было вырвать из его могучей руки этот меч! Поревит четырёхголовый со вторым лицом на груди стал богом мирного договора, а Поренут — покровителем мореплавателей. У Поренута было четыре лица, которыми следил он за всеми четырьмя ветрами, детьми Стрибога, Северным ветром, Южным, Восточным и Западным.

И кое-где этих новых богов почитать стали люди больше прежних — потеснили они древних славянских покровителей. И всё новых и новых битв требовал Перун. И всё больше воевали люди, и всё чаще со стоном летали над полями сражений Карна [богиня скорби и погребального плача, сестра Жели, дочь Кощея и Морены] и Желя, оплакивая погибших. Но самым смелым воинам, павшим на поле брани, подносила Перыня чашу сначала с мёртвой водой, а потом с водой живою. И затягивались их раны, и становились те воины вечными спутниками Перуна, жителями Синей Сварги.

Западным славянам заменил отца богов Свентовит [четырёхликий бог-творец, позднейшее воплощение Сварога], он нести стал им силу Сварогову. Четырёхликий, как и Сварог, следил Свентовит за всеми сторонами света. Был он воином-всадником и всегда скакал на белой лошади, а по ночам выезжал, чтобы сокрушать врагов славянских, и тогда его белоснежная священная лошадь возвращалась утром, грязью забрызганная. По поступи белого коня Свентовита гадали о будущем — проводили его через скрещенные копья, и если белоснежный красавец начинал движение с правой ноги, то бывало задуманное удачным, а если с левой, то дурным считалось такое предзнаменование. До сего дня говорят, если что-то не ладится: «Не с той ноги встал!»

В руке Свентовит рог с мёдом держал, рог изобилия, и потому считался он ещё и плодородным, светлым, дарующим изобилие, праздничным богом. Имя его родилось из слова «свет» и ещё из слова «свято», которым славяне обозначали любые праздники. Из-за этого и время праздников древние славяне всегда называли «святым» временем.

Да, всё сложнее становилась жизнь людей, и всё больше новых богов приходило к ним на помощь. Родились они когда-то из искорок, упавших с Алатыря-камня, но жили тихо и незаметно до тех пор, пока не понадобились людям. А теперь стали полноправными богами — не главными, но важными.

Проверяющим, судьёй от мира Прави отправился в Явный мир бог Прове [бог правосудия] — он следил за тем, чтобы люди исполняли на земле Законы Свароговы, высеченные на камне Алатыре. А на горе Хвангуре в Кощеевом дворце поселился Сива — древний бог разрушения, ответственный за осеннее увядание природы. Он стал помощником Велеса и Ярилы. Сива охранял чудесный колодец с живительными водами, рядом с которым бил огненный столб до неба, — он возник на том месте, где был когда-то солнечный Дажьбог прикован. А помощница Сивы Сида родилась, чтобы стать хранительницей пути в Навь, провожатой умерших.

Всё больше знаний накапливалось у людей, и им принялся помогать Числобог — бог времени и звездочётства, знаков и чисел. А добрый бог Барма, бог молитвы, помогал Агуне и носил богам в Ирий людские послания — с утра и до вечера летал он по небу верхом на волшебном лебеде.

Нрав у него был мягкий, но если разозлить Барму, мог он и в ярость впасть, и тогда от него лучше было держаться подальше. Вот однажды разгневался Барма на жену свою Тарусу и чуть было не убил за то, что влюбилась она в брата Дивы-Додолы, сына Дыя-Дивия. И тогда ушла Таруса жить под землю и вместе с собой увела многие народы удивительные — тех самых дивьих людей, что жили когда-то на окраинах славянского мира.

И с тех пор не стало людей Дивия на земле — спустились они в подземные города. Там, в пещерах Пановых гор на Волге, их приютили подземные жители паны, что вели свой род от Пана Виевича, младшего сына воеводы Навьего царства. Но так как были те дивьи люди [небывалые существа, живущие на окраинах мира] людьми мастеровыми и умелыми, обустроили они свою жизнь в недрах гор очень даже неплохо: есть у них в пещерах терема расписные, светлые, добывают они там руду и самоцветы, а сами те люди удивительные по-прежнему прекрасны и мудры. Говорят, до сих пор живут дивьи люди под землёй. А некоторые из них нет-нет да и выходят на время из пещер своих, чтобы посмотреть, что же там Наверху происходит, чтобы помочь в трудный час людям, если надобно.

А некоторые племена дивьих людей ушли целыми сёлами под воду и теперь обитают на дне глубоких озёр, и лишь изредка на поверхности воды, как отражение, можно видеть резные крыши их теремов.

Сам Дивий-Дый, хозяин дивьих людей, с великим Сварогом рассорился и тоже навсегда ушёл из славянского мира. Лишь иногда возвращается он в виде злобного Дива да от обиды кричит с деревьев на всех страшным голосом. И с тех пор как ушёл Дивий-Дый, стала невидимой для людей чудесная страна Лукерье-Лукоморье вместе с её мудрым правителем — получеловеком-полуконём Китоврасом-волшебником.

Неизвестно куда подевались и потомки древних великанов — внуки и правнуки Горыни, Дубыни и Усыни. Правда, говорили люди, что эти самые внуки и правнуки оказались до того злобными, что хватали и ели людей без разбора, а потому, скорее всего, их всех до единого поубивали богатыри, защитники Земли русской. А если какие и выжили, то тоже спрятались под землёй, в пещерах, и наверху уже не показываются — только кости их гигантские находят люди по берегам рек.
Да, наступали для людей героические времена, и со злом в мире Яви они всё чаще справлялись сами.

Но вот потомки Индрика-зверя, что был всем зверям отец и ходил по подземелью, словно солнышко по поднебесью, сразу после того, как великие волны схлынули с земли, стали выбираться время от времени на поверхность. Выпрыгивали на белый свет и там окаменевали — становились рогатыми скалами над излучинами речными. До сих пор люди на них друг другу пальцами показывают. Вон, мол, смотрите, какой чудесный каменный зверь! Знать, и вправду жили такие когда-то на Руси.

А потом, сидя вечером у костра, вспоминали люди про других подземных жителей — мамун, которые тоже, словно Индрик, умели в горах ходы прокладывать, были огромные, словно мамонты, ходили сквозь землю, как рыба сквозь воду, и камнем питались. Еле-еле несли мамуны свою силу и коли ненароком поворачивались неаккуратно, то обвалы случались повсюду, землетрясения и половодья. Но при этом мясо на их огромных толстых боках было белым и нежным — один мамуна как-то раз даже выбросил на землю излишки своего мяса, чтобы ходить было легче, и из этих излишков родилась птица рябчик с удивительно белым и вкусным мясом.

А ещё охраняли подземные клады земляные кошки [подземные охранительницы кладов] с золотыми ушами, что сверкали в темноте, словно путеводные огоньки, — частенько встречали в горах тех кошек золотоискатели.

И ещё выросло на земле, в низовьях Волги, одно чудо: то ли растение, то ли животное, то ли цветок, то ли зверь под названием баранец [удивительное растение-животное, дающее шерсть]. О нём местные жители всем приезжим рассказывали! Мол, приносит баранец плод, похожий на ягнёнка, — любимое лакомство всех волков. Растёт он на одном месте, пока вокруг есть трава, которую объедает этот самый плод-ягнёнок, а потом засыхает баранец без пищи. Стебель того баранца проходит прямо ягнёнку через пупок, ноги болтаются, передняя часть у баранца как у рака, но с бараньей головой, а задняя просто как кусок мяса. И ещё мехом обтянут. Недоверчивым даже шапки из меха того показывали. «Баранец! — говорили. — Дерево-баран! Растительную шерсть даёт!»

Слушали люди, головами качали и дивились, сколько на свете чудес. Так кончались, уходили в прошлое мифические времена. Древние боги всё меньше вмешивались в жизнь людей. Не случалось больше страшных вселенских битв между тёмными и светлыми силами, теперь люди сами научились себя защищать и, случалось, повторяли подвиги бессмертных богов Ирийских.

Но, правда, и Чернобог — Чёрный Змей сам на поверхность больше не вылезал. Знать, ослабел сильно с тех пор, как яйцо с Кощеевой смертью разбилось. Подземный воевода Вий тоже сидел с Чернобогом рядышком, и по его приказу слуги по-прежнему поднимали вилами его огромные веки, чтобы смог Вий как следует разглядеть свои подземные владения. И думал Вий: «Ничего-ничего, может, рано радуются и люди, и боги! Может, снова когда-нибудь возродится братец Кощей — ведь недаром же он бессмертен! Вот тогда и начну я новую битву!»

И радостно шипели вокруг змеи-аспиды, предвкушая грядущие кровавые сражения. Но напрасно, не возродиться тому Кощею, а если мудрой Макошью всё же назначено каждому поколению своего Кощея иметь, люди с ним теперь сами справятся. И Морене, хозяйке зимы и смерти, тоже не дадут взять над собой верх. Знает об этом состарившаяся, уродливая Морена, и оттого зимой, на белом снегу, злость её кажется ещё чернее.

Вместе с Мореной состарилась и Яга Виевна, злобная Велесова супруга, — стала она старой бабкой, хромой и горбатой. По-прежнему живёт Яга в своей избушке на курьих ногах и питается душами человеческими, которые ей Морена приносит. Но к людям редко выходит теперь Яга — могут и осилить её богатыри русские! Вот и колдуют издалека понемногу Яга с Мореной, на людей злость свою выплёскивая, а богов Ирийских больше не трогают.

А мудрый Велес, бог скота и богатства, хозяин подземного царства мёртвых, несмотря ни на что, остался у людей в большом почёте, хоть и непростой был у него характер. Впрочем, с богатством и властью всегда так: коли поклоняешься им, готовься многие испытания выдержать, и даже если дарует тебе Велес богатство и власть, неизвестно, что случится с тобой в этот день, не станет ли для тебя блеск золота дороже совести. Впрочем, Велес в первую очередь обучает людей законам жизни и смерти, и всегда лежат его могучие руки на великом колесе перемен.

И поют со времён незапамятных сказители-баяны о торжестве жизни, которая прошла через смерть. И питает творческие силы людей духовный источник [источник творческого вдохновения, открытый Велесом для людей у камня Алатыря], открытый Велесом у Алатыря-камня.

И хотя забывать стали люди о своих древних богах, потому что изменился мир, и уже шла к славянам новая вера, которой совсем скоро суждено будет сделать Родову Русь иной, направить её на новый путь, но сильные боги Ирийские всегда готовы прийти на помощь к людям, если понадобится.

Если зашевелятся вдруг навьи силы тёмные, снова угомонят их Ирийские воины, снова победит добро, а зло будет наказано, снова встанут у священного Дуба Сварог с Ладою, снова разгорится огонь в небесной кузнице, и выскочит Сварожич из огня с пылающим мечом, чтобы остановить Чернобоговых отпрысков. Крепко нити судеб будет держать пряха Макошь в своих руках, а Доля с Недолей встанут от неё справа и слева. А Хорс с Зарёй-Заряницею выведут солнце красное на небо. А Дажьбог с Живой понесут жизнь и свет всей земле. А Перун с Додолой-Перынею напоят землю водой. А Семаргл с Лелею зажгут огонь любви в сердцах человеческих, и охранять будет Агуня огонь в людских очагах. А Волх с Деваной научат людей смелости и бесстрашию. А Велес даст мудрость, вдохновение и тайные знания. А Коляда с Авсенем подарят надежды на лучшую жизнь. А Купала с Костромой и Ярила ярый научат, как возродиться и обрести радость после бед и невзгод. Великан Святогор не позволит больше смешаться земле и небу, Чур и деды вернут людям силу предков, Китоврас обучит их волшебным ремёслам, берегини уберегут от несчастий, Домовой сохранит дом и семью…

Не дадут боги погибнуть миру, рождённому Родом. Всегда помогут людям, научат, подскажут, как жить.
И вечно будет существовать Синяя Сварга — удивительная страна в небесах.

И вновь взлетят в поднебесье мировые чудесные птицы — златопёрые птицы Слава и Сва раскинут свои крыла благословенные над Русью, взлетят птицы-девы — Алконост да Сирин [птица печали, воплощение Велеса], взлетят ветрокрылая птица Стратим, сияющий сокол Финист и огнепёрый Ра-рог, а вещая Гамаюн-птица с лицом девическим будет петь людям о прошлом и будущем, обо всех тайнах мира, что сокрыты в чудесном белом камне Алатыре, из-под которого вечно суждено течь родникам с водою мёртвой и водой живою.

Снова и снова будут проходить земледельцы-славяне годовой и жизненный круг вместе с древними плодородными богами, и потому ещё много-много веков они будут вспоминать о них — даже в новые, православные времена.

И всегда будут помнить русские люди о древней мудрости своих предков. А потому, несмотря ни на что, будут сохранять древние песни, обряды, обычаи, из уст в уста станут передаваться легенды о богах и их подвигах, хоть и замещались порой в народной памяти имена древних богов именами православных святых.
И постепенно впитает в себя новая православная культура всё лучшее, что было в древней культуре славянской. Быть может, именно поэтому станет наша вера такой живучей, доброй, особенной.

А князь великий Владимир, прежде чем принять православие и крестить Русь, поставит в городе Киеве семь деревянных статуй в честь семи главных богов славянских. Первому Перуну, богу грозы, суровому воинскому богу княжеской дружины, потом врагу его Велесу, которого больше всего уважал простой люд, богу скота и богатства, повелителю мёртвых, — его идол поместили не рядом с остальными, на холме, а «на подоле», внизу, чтобы знал Велес своё место. Дальше рядом с Перуном стоял деревянный идол во славу солнечного Хорса, затем стоял идол Дажьбога, дарующего жизнь и свет, потом бога ветров Стрыя, потом огнебога Семаргла, который своей силой мог связать всех семерых богов воедино, и, наконец, последней — по счёту, но не по значению — была статуя богини Макоши, пряхи небесной, хозяйки судеб.

И сделал это князь, чтобы показать всем величие нашей древней веры.
Потом, правда, прикажет Владимир этих деревянных богов утопить, и поплывут они по водам речным, по Днепру да по Волхову, в подземное царство, навсегда уйдут из мира человеческого. Но останутся легенды и мифы, те самые мифы, о которых вы прочли сегодня в этой книге, дорогие девочки и мальчики, и, может быть, ещё многие другие, которые до сего дня иногда рассказывают в деревнях старые бабушки.

Те самые мифы, в которые, может быть, и не стоит верить, но которые стоит помнить и знать.Дети Сварога

Глава 20. Как спасла Жива Дажьбога светлого, но как чуть было не погибла Вселенная

Лебёдушкой белоснежною сей же час вспорхнула Жива на небо, замахала сильными крыльями, полетела к Хвангурской горе. Но внезапно небо и воды заморочили мары, Морены помощницы, и Морок, шутник и обманщик, путь неверный стал Живе указывать.

И с пути лебедь белая сбилась, снова в девицу оборотилась, пешком двинулась по острым камням — Дажьбогу любимому на выручку.

Истоптала три пары железных сапог, истёрла три железных посоха, в кровь изранила руки и ноги, но пришла наконец к горе мрачной Хвангуре, к обиталищу земному Кощея — бога зла.

Там, прикованный к скалам цепями тяжкими, умирал светлый воин Дажьбог. Но над ним руки-крылья свои Жива раскинула, и тогда новая жизнь могучей струёй вливаться в Дажьбога принялась. Вливались в него огонь и вода, небо и земля, и любовь беззаветная девичья вливалась в Дажьбога-воина.

И вновь стала радостной птица светлая Алконост. И спало заклятие смертное, белый свет заструился под облака, и разбил Дажьбог в единый миг все оковы и цепи свои на века.

Но Морена-колдунья почуяла, что спало её заклятие, тут же вышла она из хвангурского терема, смелой Живе преградила путь.

— Только мой Дажьбог на веки вечные!

— Нет, Морена, сестра коварная, я не дам Дажьбога тебе сгубить. Жизнью я тебя заклинаю, белым светом, огнём и водою — не смей, сестра, бороться со мною!

Тут завизжала Морена злобная, зарычала она по-звериному, как ворона закаркала, как сова заухала, зашипела чёрной обидой-лебедью и на Живу кинулась, словно ураган.

Но ни на шаг не отступила Жива прекрасная, в глаза Морене смотрела очами ясными. И когда захотела Морена заморозить Живу холодом, то огонь Семаргла-Сварожича, добытый в Свароговой кузнице, достала Жива из дорожной котомочки. Взяла она огонь на руки — тот огонь, очищающий пламень, что был дан ей в дорогу богами.

И огонь Морену коварную всю окутал жаром испепеляющим, рыжим всполохом, ярким пламенем. Липким дымом красота богини Морены тотчас вся по ветру развеялась. Вся растаяла красота и стекла с лица, словно грязный прошлогодний снег. И даже Кощей Чернобогович не вступился в тот час за Моренушку. И сгорела-растаяла Морена Свароговна, стала чёрной старухой Морена злобная. Не бывать ей больше холодной красавицей, не пленять богов красотой своей и заклятья страшные на богов теперь не накладывать.

С тех пор ей бродить в старушечьем облике в царствах Яви и Нави назначено, и теперь люди из года в год, весну каждую, в равноденствие, сжигать будут со смехом её чучело. Вот за что богиню смерти люди и боги возненавидели. Вот почему на Масленицу терзают Морену проклятую!
Но на этом всё не закончилось. Когда прекрасная Жива, обратившись опять в лебедь белую, уносила с собой по воздуху в светлый Ирий, страну бессмертия, возрождённого Дажьбога-воина, Морена, объятая пламенем, прошептала слова сокровенные. Для Кощея они были неслышимы, но вливались они, словно яд, в уши Дажьбога светлого:

— Только знайте, боги! Для каждого наступает однажды час погибели, и лишь смерть пожинает вечно в царстве Яви жатву богатую. Не пришёл мне Кощей на выручку, и за это придёт час погибели для Кощея, бога поганого. Я открою тебе, Дажьбог, тайну страшную, ты меня про неё когда-то спрашивал! Расскажу, где яйцо заветное, самим Родом в начале мира рождённое, — яйцо со смертью Кощеевой. Ради нашей любви несложившейся отомсти Кощею-обидчику. Слушай меня, Дажьбог, воин солнечный! Глубоко его смерть упрятана, далеко его смерть схоронена. Под корнями Дуба, Мирового Древа, лежит то яйцо. В сундуке оно там упрятано, внутри зайца оно схоронено, внутри утки оно положено. В тот же час, когда разобьёшь ты яйцо, погибнет Кощей Чернобогович!
Задумался над её словами спасённый Живой Дажьбог. Пока лечила в Ирийском саду Жива раны его кровавые, решился отомстить солнечный воин Кощею, своему обидчику. Попросил он у Живы прощенья за то, что прежде её не слушался, попросил прощенья у всех Ирийских богов. А потом молвил возрождённый Дажьбог, обретший вновь свою силу солнечную:

— Пришло время мне поквитаться с коварным сыном Чернобоговым! Рассказала мне Морена Свароговна про яйцо со смертью Кощеевой. Я найду то яйцо заветное, погублю Кощея, не помилую.

Смелому Перуну-воину, и Семарглу, огня хозяину, и Стрибогу буйному, непоседливому, и воину Волху Огненному пришлись по сердцу Дажьбога слова. Тоже им поквитаться хотелось побыстрее с богами тёмными. Лишь Сварог ничего не ответил, не ответила и Макошь-матушка. И раздался из-под земли голос старого, мудрого Велеса, долетели его слова до сада Ирийского. Хорошо знал Велес Морену коварную, а потому сказал он Дажьбогу-воину:

— Непростым будет твой поход! Знать, чего-то Морена затеяла, раз решила сгубить Чернобоговича. Безразличны ей и добро и зло, на любую она встанет сторону, лишь бы больше было в мире погибели. Смерть стремится всегда к новой смерти, безразличны ей любовь и ненависть, даже свет и тьма безразличны…

Но от слов старого, мудрого Велеса в час тот страшный отмахнулся Дажьбог, он стремглав к Мировому Дубу бросился, из-под корней его сундук вытащил. Рубанул по нему мечом солнечным, и распался сундук на четыре куска.

Из него, словно огненный вихрь, стремглав чёрный заяц выскочил и пустился наутёк в дремучий бор. Но догнал его Огненный Волх, обернувшийся серым волком, и ударил когтистой лапой. И тогда из зайца чёрного взмыла к небу чёрная утка, но дохнул на неё Стрибог, ударил её Перун молнией — во все стороны перья посыпались.

И упало из утки яйцо — прямо в глубокое озеро. Тогда Семаргл-огнебог иссушил огнём озеро, и поднял со дна его светлый Дажьбог яйцо со смертью Кощеевой.
Во дворце своём на Хвангурской горе заметался Кощей, бесноваться стал. Только не было ему теперь выхода. С одного удара расколол Дажьбог яйцо, самим Родом в начале мира рождённое, и погиб в тот же миг бог коварства и злобы, с треском на части рассыпался.

Но рано, рано обрадовались светлые боги Ирийские! Как только раскололось яйцо, горестно вскрикнула птица вещая Гамаюн, и подал свой таинственный голос когда-то тайно Родом рождённый бог — трёхликий и великий Триглав [сын Рода, следивший за Явью, Правью и Навью одновременно].

Забыли о нём боги Ирийские, а ведь он вмещал в себя разом силу многих из них. Ему от Рода было завещано следить неусыпно и бдительно сразу за всеми тремя царствами — за Явью, Правью и Навью. На рот Триглава и на его глаза надел Род повязки золотые, чтобы не мог он разрушить своим испепеляющим взглядом и словами своими горячими перегородки хрупкие между царствами. А если взглянет Триглав на Вселенную сразу всеми тремя парами глаз, если заговорит всеми ртами одновременно, рухнут преграды между мирами, и всё во Вселенной смешается. Навь, Правь и Явь местами поменяются, и придут к богам и людям неисчислимые бедствия.

И как только разбилось яйцо со смертью Кощеевой, нарушилось равновесие мира, и спали повязки Триглава страшного, и услышали боги голос самого Рода-прародителя:

— Раскололи вы яйцо заветное, и теперь огонь поглотит многие царства, а потом поднимутся воды великие и покроют Сыру Землю — матушку. Конец миру приходит, рождённому мной. Слишком много накопилось во Вселенной обид и несправедливости. Пусть же смоют их великие волны. Торопитесь, боги, спасайте Вселенную!

Как и было Родом предсказано, перемешались между собой все царства — не смог теперь удержать Триглав миры в повиновении.

Чёрной тучею, водами чёрными силы Нави на светлых богов бросились, и завязался смертельный бой, последняя битва кровавая. Чернобог — Чёрный Змей закрыл собой солнце красное, и сотряслась мать Земля от лошадиного топота, от поступи воинов могучих Прави и Нави. С неба звёздочки наземь попадали, и померк в вышине ясный Месяц. И рубились повсюду с чёрным воинством боги Ирийские.

Бил Сварог Чёрного Змея молотом, ветрами дул на него Стрый со своими детьми-помощниками, и сжигал Семаргл огнём Вия тёмного. Волком мощным на врагов Огненный Волх выскочил вместе с небесными ратичами, с ним рядом Девана-охотница пускала во вражьи полчища хортов-псов стрелы свои золочёные, Перун с Перынею грозною метали повсюду молнии, а Дажьбог направо и налево рубил врагов солнечным своим мечом.

И разлилась повсюду кровь горячая, разлились кровавые реки, и не выдержала, расступилась мать Сыра Земля, и вышел из неё огонь испепеляющий, а потом океаны, моря и реки вышли из берегов. Поднялся из-под земли мощный Юша-змей, и упали столбы, что держали небесный свод, и смешались земля и небо.
И собирала повсюду Смерть в тот день богатую жатву кровавую — в её власти была в этот час Вселенная!

Так отомстила злодейка Морена-Смерть всем богам за обиду…

И огромные бурные волны покатились по всей земле. И погибли многие люди, звери, птицы и рыбы. Лишь высокие пики Рипейских гор избежали потопа страшного. И бежали в Рипейские горы боги и люди, слетались туда все птицы и мчались дикие звери. И тонули многие множества в диких, разбушевавшихся водах.
И накрыли воды всю землю полностью на долгие-долгие годы.

Лишь потом, много лет спустя, мощный Юша-змей успокоился, и нырнул прародитель Род в воды глубокие золотым осетром, и помог земле подняться из вод. Повязал он снова Триглаву на глаза и рты повязки золочёные, и разделились опять все миры, как и было Родом задумано.

Сам Сварог и Лада-матушка над землёй подняли небесный свод, укрепили вновь со Святогором столбы каменные. Вновь засияло в небе солнце красное, а ночью месяц засиял и частые звёздочки. Полетели вновь по-над землёй мировые птицы чудесные — птица-матерь Сва, птица Слава прекрасная, Алконост полетела и Сирин, Гамаюн понеслась, птица вещая, и Стратим, ветрокрылая птица.

И вознесли боги и люди славу прародителю Роду!

Насадили боги вновь леса, населили боги вновь реки и моря, расплодились вновь на земле люди, звери и птицы. Стали мудрые боги ещё мудрей, стали сильные боги ещё сильней, смыло водой с неба и земли беды и обиды прошлые.

Новая жизнь повсюду начиналась.

И тогда отдал свою власть Сварог в руки детей-Сварожичей.

А в светлом чудесном Ирий Дажьбог солнечный сыграл свадьбу с Живой, богиней животворящей, чтоб с этого дня навеки были вместе жизнь и белый божий свет. Приняли они золотые венцы Свароговы и сыграли свадьбу весёлую. И на свадьбе той играли трубы, лил напитки весёлые Хмель, да плясали частые звёздочки. И гуляли Дажьбог с Живою на весёлой горе Березани меж берёзок с золотыми сучьями.

И пошли у Дажьбога с Живою многие дети, и был среди них Ярей, а у того Ярея родилось трое сыновей — Кий, Щек да Хорив — и дочка Лебедь. Их поила Земун молоком своим, их теплом своим Семаргл согревал, им весь мир круглый Хорс озарял, колыбельки их бог ветров Стрый качал. Родились у них внуки и правнуки, и разрослись вновь племена славянские. Так что знайте, дорогие мальчики и девочки, что славяне — самому Роду родичи и Дажьбога великого внуки.

А ещё говорят, что от имени Роси-русалки, что жила в реке Рось и была племени росичей прародительницей, пошло название нашего государства древнего — Русь. Говорили, до того Рось была хороша и стройна, словно рябинушка-дерево, что полюбил её сам Перун, но не посмел сделать женою своей, верен остался могучий громовик супруге Перыне. А вот солнечный Дажьбог, сказывали старики, ещё до того как влюбился в Морену — колдунью великую, одарил-таки Рось-русалку своей любовью.

А ещё звали земли славянские Славией — в честь птицы Сва, птицы Славы чудесной, в честь отца Сварога и богини любви Лады-матушки.
Стали снова славяне землю пахать, стали снова они железо ковать, стали свято Законы Свароговы соблюдать и с врагами научились они воевать. Первым князем у них стал Кий, умелый кузнец, первым волхвом — Щек, а Хорив стал у них первым воином. А в честь сестры их реку у города Киева, основанного Кием в земле полян, назвали Лебедью.

И по-прежнему помогали людям боги Ирийские, охраняли Вселенную от нечисти. И люди великих богов славили. А когда приходило время людям умирать, уходили они в царство Велеса, но души их светлые и ясные поднимались теперь в Ирийский сад по каменной лестнице, Святогором когда-то построенной, или по разноцветной радуге-дуге и там пировали с богами.

И смотрели души человеческие на своих потомков с неба глазами-звёздами — созвездием Стожарами.Дети Сварога

Глава 19. Как женила на себе Морена Дажьбога, воина солнечного

Полетел Дажьбог в чудесный Ирийский сад, а там уже все боги праздник празднуют, отмечают победу над Велесом, радуются, что вернулись коровы небесные.
Веселятся Сварог с Ладою, веселятся Семаргл с Лелею, веселятся Хорс с Зарёй-Заряницей и Огненный Волх с Деваной-охотницей. И красавица Жива радуется, и улыбается Морена загадочно. За столы золотые садятся боги, за камчатны скатерти, угощаются боги, едят и пьют, а потом на зелёный лужок танцевать идут.
И те косточки, что остались от трапезы, в свой рукав богиня Жива складывала, и кружилась в танце Жива Свароговна: одной ручкой махнёт — встанут лес и река, другой ручкой махнёт — летят птицы под облака.

Тут подсела Морена-чудесница поближе к Дажьбогу светлому, что сидел за столом, призадумавшись, и глядел на Живу прекрасную.

— Отчего, Дажьбог милый, печалишься? Разве нынче не победитель ты?

— Что-то грустно мне, Морена Свароговна. Ведь сегодня Кощея Чернобоговича ненароком освободил я из его подземелья мрачного. Теперь силы у Нави прибавится, нам теперь будет с ним трудно справиться.

— Не печалься, Дажьбог, свет моих очей. Лучше приходи ко мне сегодня в светёлочку, будем там мы играть на гусельках, звенеть золочёными струнами. Позабудем обиды-опасности — станет Хмель разливать нам чарочки!

Тут Морена по руке Дажьбога погладила, заглянула ему в очи синие, и в тот же миг словно охмелел Дажьбог и ответил Морене Свароговне:

— Я приду к тебе нынче в светёлочку! Жди меня, Морена прекрасная.
— Что ж, тогда веселись, Дажьбог, веселись с богами и радуйся. Я ж пойду приберусь в светёлочке, чтобы с честью встретить гостя почётного.

И ушла Морена Свароговна, а Дажьбог остался праздновать. Только не в светёлку богиня смерти направилась, а спустилась тайно в царство Явное. У подружки её, Яги Виевны, собралась в избушке нечисть подземная, упивалась хмельными напитками, отмечала Кощеево возвращение. Там сидели змеи трёхголовые, летуны сидели да огнянники, там Горыня, Дубыня да Усыня в честь Кощея поднимали чарочки.

И сидел на почётном месте сам бог зла, повелитель тьмы Кощей Чернобогович.

Улыбнулась ему Морена-красавица:

— Рада видеть я тебя, Кощеюшка! Сразу видно бессмертного воина — стал ты нынче сильнее, чем прежде.

— Да уж, милая Морена-волшебница, ты устроила мне испытание! Только мне оно пришлось по сердцу, я урок твой усвоил полностью и теперь люблю тебя сильней сильного за твоё коварство безмерное.

— Мне слова твои приятны, Кощеюшка. Теперь ждут нас с тобой дела великие. Стало тесно мне в саду Ирий, пришло время выполнять задуманное. Будешь ли ты, Кощей, мне помощником? Будешь ли меня во всём слушаться, чтобы нам с тобой приумножить власть, чтобы смерть и зло в мире правили?

— Я согласен, Морена дивная. В злых делах мы с тобой соучастники. А ещё будем мы полюбовники, будем вместе жить, вместе зло творить!

— Я женой твоей стану, Кощеюшка, хоть сегодня, если потребуешь, — до того ты мне люб своей злобностью! Только жить я буду пока в светлом Ирий — у меня там дело задумано. И не смей ревновать и вредить мне, Кощей! Если сладится всё, скоро буду я только твоей.

Так сказала Морена холодная и, Кощея поцеловав на прощанье, отправилась в Ирий, в свою светёлочку, дожидаться Дажьбога-воина. А Дажьбог в это время неладное спешил в терем к Морене Свароговне. Только путь ему преградила Жива, богиня животворящая. Грустным взглядом его Жива окинула и сказала печальным голосом:

— Не ходил бы ты к Морене, светлый Дажьбог, ведь она колдунья коварная. Коль прельстишься ты её красотой, колдовство её будет навеки с тобой.

Только Живу Дажьбог не послушался и сказал ей слова обидные:

— Ты сестре своей, видно, завидуешь. Ни к чему мне твои поучения!

— Знать, уже колдовство подействовало, — ещё печальнее Жива промолвила. — Сам не знаешь теперь, что творишь ты, Дажьбог.

И ушла Жива прочь, склонив голову.

А в тереме Морена Свароговна к встрече всё уже подготовила. Бросила в печку заговорённые щепочки, понатыкала везде острые ножички да шептать стала заговоры странные — заговоры странные, заговоры страшные:

— Подымайтесь, дымочки, из печечки! Подымайтесь и вы, ветры буйные! Собирайте с вдов и сирот тоску тоскучую и несите её Дажьбогу в сердце горячее, посеките ножом сердце жаркое удалого Дажьбога-воина. Поселите в мыслях его тоску, сухоту несите ему в кровь, и в жилы, и в печень, чтобы стала я ему дороже родной матери, отца родного милей, роднее Рода небесного! Пусть крепче булата будут мои слова…

И как только вошёл к Морене Дажьбог, совершилось её заклятие. Полюбил он её любовью невиданной, заколдованной, завороженной. В тот же день попросил он

Морену стать ему женой. Согласилась Морена Свароговна, и сыграли они тогда свадебку, но печальным было в Ирии это веселие.

С того дня днём жила Морена в светлом Ирии, а по ночам, когда засыпал Дажьбог, отправлялась тайно к Кощею Чернобоговичу. С ним вместе веселилась она, ела и пила, а ещё тайные разговоры вела — как им лучше светлых богов извести, чтобы смерть и зло в мире правили.

Ведь бессмертному Кощею, хозяину зла, было не занимать подлости!

И родились у Морены с Кощеем две дочери, две богини плача погребального, мрачные девы тоски и печали, — одну из них Карной назвали, а Желей другую. На земле поселились сестры, в царстве Яви, и летали повсюду чёрными птицами.

Принялись они тосковать и стенать над каждым умершим, сопровождать людей, когда у них горе тяжкое. Только Карна-Карина стенала протяжно и громко, а Желя [богиня жалости и тоски, сестра Карны, дочь Кощея и Морены] тихо и горестно, и ещё душила Желя человека жаром горечи, извергая этот жар из рога пламенного. Стали сестры мёртвых вестницами, богинями скорби и жалости, их доля со дня рождения — сопровождать умерших на погребальный костёр. В честь Жели стали кладбища называть славяне жальниками.

А Дажьбог, светлый бог, в чудесном Ирий изо дня в день терял силу солнечную. Только лишь о Морене-красавице думать стал он с утра и до вечера. Приходили к нему Сварог с Ладою, и Семаргл приходил, и Перун, и Хорс — образумить пытались Ирийского воина, но не слушал Дажьбог речи добрые. Пришёл Сварог и к Морене-дочери, но засмеялась она ему в лицо, отцу-батюшке вызов бросила:

— Знай ты, мудрый Сварог, что навеки теперь только мой Дажьбог. Только мой на веки вечные! Захочу — обращу его мышью-крысою иль сухим заброшенным деревом, а иногда, может, златорогим туром прогуляться позволю по Рипейским крутым горам!
Разозлился Сварог словам дочери.

— Ты ступай-ка, Морена, из Ирия. Без тебя мы здесь Дажьбога вылечим. Ты зазналась больно, дочь Моренушка, не к лицу нам больше со Смертью вместе жить в чудесном саду! Будет здесь у нас страна бессмертия, ни к чему нам печали и горести.

— Что ж, посмотрим, Сварог, мой батюшка, чья же сила одолеет Дажьбога светлого!

Со словами этими странными на край мира ушла Морена холодная и во дворце Кощеевом за семью запорами схоронилась. А вокруг дворца Кощей Чернобогович злобных слуг своих выставил целое воинство, да и мары, Морены помощницы, ко дворцу тому на Хвангуре-горе все дорожки-пути позапрятали.

А Дажьбог как узнал, что пропала Моренушка, от тоски и вовсе потерял голову. В тот же день, не спросясь разрешения, на коня своего сел на солнечного и отправился на её поиски. Переполошились боги Ирийские, хотели вдогонку кинуться, но встала пред ними Макошь великая, богов светлых она успокоила.

— Пусть идёт, — Макошь тихо промолвила. — Всё, как Родом задумано, сбудется. Надо верить в Дажьбога светлого и в нашу силу Ирийскую!

А потом за прялку чудесную села эта пряха небесная, стала дальше прясть пряжу волшебную, самим Родом ей в руки данную. Рядом сели помощницы-рожаницы, Доля справа, Недоля слева, сели рядом Лада и Леля, и заструились нити судеб в руках многомудрой Макоши, и пошли во Вселенной события, как положено, своим чередом.

Между тем Дажьбог ехал по полю, ехал лесом, холмами-оврагами, конь под ним храпел и копытами бил — уползали змеи из-под копыт, разлетались вороны с карканьем, разбегались волки от него во все стороны. Только вскоре на пути его встало воинство — воины чёрные, воины мрачные. То Кощеево ополчение не пускало Дажьбога к Моренушке.

И поднял свой солнечный меч Дажьбог, разметал он чёрное воинство, лишь с самим Кощеем Чернобоговичем не сумел Дажьбог смелый справиться. Видно, силушки в нём поубавилось из-за колдовства коварного, страшного. Одолел бессмертный злодей воина светлого Ирия.

И уже занёс было окаянный Кощей над Дажьбогом кривую сабельку, — знать, то Морена коварная уготовила злую погибель своему супругу любезному! — но не стал Кощей рубить его сабелькой.

— Обещал я тебе три вины простить, — молвил сын подземного Вия. — Теперь два прощенья за мной останутся. Уходи обратно в свои горы Рипейские и больше не помышляй о Моренушке. Только мне теперь она будет женой, а не то, Дажьбог, поквитаюсь с тобой!

И ушёл Дажьбог в горы Рипейские, но не стал там сиднем рассиживаться. К Алатырскому камню Дажьбог отправился, из-под которого родники текли. Родники с мёртвой водой и водою живой. Омыл раны свои он мёртвой водой — затянулись раны кровавые, а потом облился водой живой, чтоб прибавилось у него светлой силушки, чтоб с Кощеем ему теперь справиться.

И опять на бой вышел Дажьбог с тёмным воинством, с жуткой стражею, снова раскидал проклятых ратичей, но опять не хватило силы совладать Дажьбогу с Кощеем.

— Лишь одно у тебя осталось прощенье, — усмехнулся ему в глаза Кощей. — Лучше б ты судьбу не испытывал!

Но врага своего ненавистного и в этот раз Дажьбог не послушался, вновь отправился в горы Рипейские набираться молодецкой силушки, а потом в третий раз на Кощея отправился, чтоб отбить-таки у него жену свою, колдунью Морену Свароговну. Только и в третий раз не хватило Дажьбогу силушки — победил его опять коварный Кощей и сказал ему злобным шёпотом:

— Вот теперь, удалой Дажьбог, все прощенья у тебя кончились. Если снова придёшь за Мореной, я тебя уже не помилую!

И тогда Дажьбог поднатужился, разозлился да разобиделся, попросил Сметанное озеро напитать его соками чистыми, и опять, уже с новыми силами, на своего обидчика бросился. В этот раз было столько в нём ярости, что теснил он Кощея злобного до самого до его мрачного терема. Как два вихря они сшибались, словно сокол с вороном слетались, от ударов острых их мечей только звон и гул стоял в поднебесье.

А во дворце том на Хвангуре-горе уже поджидала Морена-красавица двух супругов своих, двух возлюбленных. Веселилась, разливала зелено вино. И как только, сверкая мечами булатными, вступили Дажьбог с Кощеем в мрачный чертог, сказала она заклятие, и как вкопанный остановился Дажьбог — вовсе оставила его сила солнечная.

И, чуя беду неминучую, заплакала в тот же миг, закручинилась птица вещая Гамаюн!

И тогда Морена холодная, душой злобная и коварная, приказала Дажьбога приковать к острым Хвангурским скалам цепями железными, тяжкими.

— Здесь ты, дорогой супруг, найдёшь смерть свою нежеланную. Здесь закончится твоё бессмертие и божественное величие. Здесь ты, солнечный бог света белого, навсегда теперь успокоишься. Против смерти нет противоядия, налагаю на тебя смертное заклятие!

Так сказала Морена грозная и ушла с Кощеем и слугами пировать-гулять в чёрном тереме. А Кощей ухмыльнулся многозначительно, на страдания Дажьбога глядючи. И подумал с большим облегчением, покосясь на Морену Свароговну: «Только мне не страшна теперь Морена-Смерть, главное, что бессмертен я от Роду».
А Дажьбог остался висеть на цепях и всё яснее чувствовал с каждой минуточкой, что уходят от него соки светлые — соки светлые, соки чистые. Вкруг него застонали от жалости кипарисы, деревья печальные, заметались рыбы в глубоких омутах, камнем соколы наземь попадали. Коль Дажьбога лишится Вселенная, равновесие мира нарушится, лишится она света белого, света белого, духа божьего, тогда силы злые, неведомые, постепенно её окутают.

Алконост, птица света и радости, стала вмиг, словно Сирин, печальная. И когда начал меркнуть в мире белый свет, склонили все боги головы. Но протяжно, раненой птицею, в далёком цветущем Ирий криком Жива зашлась, лебёдушка белая. Закричала прекрасная Жива:

— Не бывать тому, Морена проклятая! Всё, что умерло, возрождается, и сильней становится, и прекраснее. Я возьму у богов силу Прави, силу светлую, живую, горячую. За Дажьбогом на край света последую и спасу я доброго молодца! У Стрибога возьму буйны ветры, заберу я воды у Макоши, у Семаргла попрошу огня, и подземной плодородной силы я спрошу у мудрого Велеса. А ещё поклонюсь я в пояс Ладе-матушке и её любовь беззаветную попрошу дать мне в путь-дороженьку — любовь чистую, животворящую, ту любовь, что Роду всесильному помогла сотворить когда-то этот мир.

Согласились на всё боги мудрые, всё отдали Живе, что требовалось. Отпустила её в путь Лада-матушка, отпустил её и Сварог-батюшка.

— Только Жизнь может быть сильней Смерти, — Лада ей на прощанье молвила.Дети Сварога

Глава 18. Как по наущению Яги Виевны украл Велес небесных коров

Случилась на этот раз в мире богов вот какая история. И началось всё снова с Велеса — бога мудрого, сильного, но душой тёмного. Захотелось однажды жене Велеса, Яге Виевне, богатства небесного, тут же стала она мужа упрашивать и зудеть принялась изо дня в день ему на ухо:

— Ты послушай меня, разлюбезный муж, не по праву коровы небесные у богов Ирийских пасутся на небе. Ты и сам — рогатой коровы Земун сын, тебе и владеть коровами тучными. Не указ нам громогласный Перун со своими молниями, и Дажьбог со Сварожичем нам не указ. Заберём у богов Ирийских наше добро, нам самим коровы те надобны!

— Ты, жена моя, Яга Виевна, ты ли думаешь, что потом станется? Будут боги нас повсюду преследовать, а звери лютые станут брать с меня пример. Будут красть у людей коровушек и тащить к себе в заповедный лес. Да и люди начнут друг у друга воровать, на меня, могучего Велеса, глядючи. А ведь мне учить людей Закону следует. Целый переполох в мире Яви пойдёт!

— Нам ли с тобой о людишках заботиться? Нам добро твоё вернуть надобно! — так ответила ему Яга Виевна и от злобности своей даже фыркнула.
Покачал тут Велес рогатой головой, махнул на жену волосатой рукой и пошёл по своим делам походкой медвежьей. Только недаром Яга была дочерью Виевой, недаром с Мореной дружила да речи Кривды-девицы слушала. День за днём повторяла она мужу Велесу:

— Забери у богов стадо наших коров! Забери у богов стадо наших коров!..

Дети Сварога
И однажды Велес не выдержал — всегда неравнодушен к богатству был бог скота. Согласился он небесных коров увести. И подумал даже: «А может, и впрямь это стадо украсть мне надобно? Когда жил я в светлом Ирий, я о них лучше всех заботился. Кто теперь доит там моих коровушек? Кто там чистит им шёрстку гладкую?..»

В тот же день довольная Яга Виевна подняла на земле бурю невиданную — волшебную бурю под названием смерч. И взлетел тот смерч до самой до Синей Сварги, закрутило в нём небесных коровушек — не успели в Ирийском саду и «ох» сказать.

Унесло коров в царство мрачное, далеко-далёко от сада прекрасного. Не пить теперь богам молока заветного, не купаться в Молочной реке. Скоро высохнет Сметанное озеро, перестанет питать Вселенную соками чистыми!

Обеднела в тот день вся Вселенная: не стало больше белых туч на небе.

А небесных тучных коровушек спрятал буйный Велес глубоко под землёй. Отвёл им пещеру просторную с водами родниковыми, стал лелеять коров и холить.
На земле же тем временем вышло всё по слову Велеса: волки, звери лютые, как увидели, что хозяин их коров украл, тоже стали у людей скотину драть, а потом и люди обедневшие друг у друга воровать принялись.

И взмолились люди Ирийским богам. Разожгли огни горючие, вскипятили котлы кипучие, принесли богам жертвы богатые.

И взмолились так:

— Ты, Агуня-огонь, огненным вихрем, Рарогом-соколом взлети в Сваргу Синюю. Передай Сварогу небесному, передай Перуну-громовику, и Дажьбогу великому, и круглому Хорсу, и Семарглу жаркому, пусть накажут Велесу буйному вернуть на небо тучи — стада! Тогда всё в мире станет по-прежнему, перестанут звери скотину драть, перестанут люди друг у друга воровать. Ты, великий Сварог, отец богов, пошли Перуна с Дажьбогом в дорогу многотрудную, пусть заставят они бога Велеса не слушать супругу зловредную, пусть заставят отдать тучных коровушек!

В тот же миг громыхнул гром на небе — то Перун могучий дал людям ответ. По веленью-хотенью Сварогову вскочили на коней воины Перун и Дажьбог и отправились в дорогу дальнюю, от Рипейских гор к царству тёмному. А ещё вместе с ними отправился в путь-дороженьку смелый Огненный Волх. Обратился он в птаху малую и летел себе, путь разведывал, впереди своих грозных спутников.

И недаром летел тот смелый Волх, ставший Ирия первым защитником, потому что Яга, дочка Виева, замыслила подлость коварную. Как прознала она от Морены Свароговны, что идут боги светлые на них с мужем войной, погубить решила Яга могучих воинов. Бессмертными были боги Ирийские, и остановить их решила Яга хитростью. Так она и сказала Велесу:

— Знаю хитрость я самую хитрую, колдовство надёжное самое. Обернусь я прекрасной яблонькой с прекрасными плодами румяными. Коли отведают боги моего яблочка, позабудут, зачем шли сюда. А ещё могу я колодцем стать. Коли выпьют боги из того колодца воды, голова у них тут же закружится, и рухнут оба в яму глубокую, из которой им нету выхода. А ещё могу стать я мягкой периной, — как увидят боги меня, сразу сморит их сон. Лягут они на перину мягкую, и тут же вспыхнет она подземным пламенем. Уж не скоро тогда захотят боги воевать со мной!
Ничего не ответил Велес жене, ушёл молча к своим коровушкам, а тем временем Яга хитрая из избушки своей тайной выбралась и пошла выполнять задуманное. Да вот только не знала Виевна, что кружил вокруг избушки малый воробушек, всё слышал, всё на ус наматывал, а потом полетел стремглав к Перуну грозному и Дажьбогу могучему.

Рассказал обо всём, что разведал, богам.

— Коль увидите яблоню, не рвите плодов, — сказал, — будут отравлены те румяные яблочки. Коли пить захотите, не пейте воды: зачарованным будет колодец. Коль перину увидите, не ложитесь спать! Это Велеса супруга, Яга Виевна, строит козни вам свои подлые.
Поклонились Волху Перун с Дажьбогом, в благодарность за службу поклонились. И когда на пути им яблоня встретилась, рубанул её мечом громовик Перун — ту же брызнула кровь из яблоньки! А перину обманную да колодец заколдованный светлый Дажьбог разнёс мечом — на кусочки перину разнёс, а колодец разбил на щепочки. И пришлось тогда Яге Виевне ползти раны свои залечивать — не помощница она теперь в битве Велесу.

— А теперь, — добавил смелый Волх, — пришло время мне вернуться назад. Так узлы, видно, на нитях Макошевых завязали Доля с Недолею: не дано мне биться с Велесом, не могу я силой меряться со своим учителем мудрости!

— Что ж, ступай, — ему боги ответили. — Охраняй за нас от тёмных сил наш священный Ирийский сад.
Сами дальше боги поехали. Долго ехали они или коротко, боги сильные сами не поняли. Глядь — а вот уж и речка Смородина перед ними пышет то жаром, то холодом, вздымает волны свои кипучие почти до самого небушка. А у речки той Мировой Дуб стоит, могучее Древо, а в корнях его Велес прячется. Не пускает буйный Велес, могучий бог, Ирийских воинов в царство подземное!

Не стерпел такой обиды громовик Перун, метнул в Дуб свои стрелы-молнии. Зашатался Дуб Мировой, задрожал, чуть было на веточки не рассыпался. Задрожала мать Сыра Земля, а волны смрадные у речки Смородины поднялись выше леса дремучего, вот-вот всё вокруг зальют.
Тут сказал Дажьбог Перуну неугомонному:

— Ты постой, Перун, метать стрелы-молнии, а то от силушки твоей богатырской рухнет могучий Дуб, принесёт это миру беды неисчислимые. Лучше вызывай буйна Велеса ты на честный бой, ну а я проберусь тем временем в царство подземное, поищу там небесных коровушек, помогу им на волю выбраться.

баба яга
Призадумался над его словами разъярённый Перун, перестал метать стрелы-молнии. Наморщил свой богатырский лоб да тряхнул серебряной бородою.
— Есть в словах твоих, Дажьбог, мудрость великая, — отвечал Перун. — Поезжай через реку Смородину в царство тёмное, подземельное. Ну а я поквитаюсь с Велесом, одолею врага своего давнего в честном бою!

И тогда зашелестел могучий Дуб листьями, успокоилась речка Смородина, а Дажьбог сильный приказал согнуться двум деревцам по обе стороны от речки зачарованной и проехал по ним на коне, как по мостику, прямо ко входу в царство подземельное. Там Горыня и Дубыня с Усынею ощетинились мечами да копьями, но против светлых доспехов Дажьбоговых, против солнечного его меча не устоять было детям Виевым. От божьего света попрятались эти охранники, и въехал Дажьбог в царство подземное.

Его светлый меч освещал ему путь, и отправился солнечный воин Ирия искать небесных коровушек по проходам и пещерам таинственным.

А тем временем громовик Перун крикнул извечному своему врагу, подлому Велесу:

— Хватит, Велес, под корнями прятаться, выходи со мной ты на честный бой! Всё равно из-под корней я тебя вытащу, и тогда будешь ты за всё ответ держать. И так слишком много тебе от людей почестей за твою натуру воровскую, подлую!

Разозлился тут Велес, разгневался, вывел себе коня подземного и, вскочив на него, помчался прямо навстречу Перуну-громовику. Видя это, пришпорил и своего коня Перун, — из-под копыт его камни посыпались, из очей полетели искорки, из ноздрей коня Перунова повалил густой дым столбом.

То не горы в поле столкнулись ходячие — то два бога великих в схватке ударились. Ударялись булатными палицами, сшибались копьями долгомерными. От ударов палицы булатные у них пораскалывались, расщепились и копья длинные, притупились и мечи острые. От ударов их расплескались моря дальние, преклонились дубы в дубравушках, и качнулся над головами небесный свод, а под землёй даже Юша-змей заворочался, так что Сыра Земля — матушка еле успевала переводить дух.

Тогда слезли с богатырских коней боги великие и схватились тут же врукопашную. От усилий тех тяжких по колено в землю ушли боги грозные, но в конце концов Перун поднатужился и вогнал в землю Велеса по самую голову.

И ослаб буйный Велес, могучий бог, превратился он в тварь ползучую и решил сбежать с поля ратного. «Лучше спрячусь я в заветной роще в своё дупло, там спокойно, тепло, ничего со мною Перун там не сделает!»
Силён и грозен громовик Перун, а Велес хитёр и проворен. Помчался Велес по лесам и полям, принимая, как прежде, обличья чудесные, чтоб спастись ему хитростью от ударов Перуна грозного.

А Перун кричал ему вслед:

— Всё равно догоню я тебя, всё равно изведу я тебя, погублю, погублю, не помилую!
И метал Перун во след Велесу свои жгучие стрелы-молнии. Ветрогон Стрибог по просьбе Перуновой позвал на помощь сына своего старшего, Вихря-Посвиста, и выпустил тот из-под своего плаща бурю-непогодушку страшную.

И пришли вместе с Вихрем-Посвистом на помощь Перуну и Стрыю многие ветры и ветерки. Все вместе пригибать они стали к земле боры дремучие, с корнями вырывали дубы, и такая разразилась в мире Яви гроза, что не видно стало ничего вокруг. И казалось людям, будто небо с землею смешалися.
Только слышит вдруг Перун из-под земли голос Дажьбога светлого:

— Ты ударь, Перун, в гору палицей. Если нету палицы, метни молнию. Тут в пещере воды упрятаны, а вместе с ними томятся и коровушки наши небесные!
И пошёл на голос громовик Перун, оставил в покое Велеса. Нашёл Перун гору Ту скалистую и ударил молнией в неё со всей силушкой. Раскололась гора на осколочки, освобождая из Плена родники гремячие, и вместе с чистыми водами вышли наверх небесные коровушки. Отпустить их пришлось из хлева Яге Виевне — тут же поднялись в небо стада тучные и вернулись обратно в Ирийский сад на свои небесные пастбища. А кругом ещё долго гремела гроза, лился дождь и сверкали молнии, сердцу грозного Перуна-громовика радуя!

А светлый Дажьбог разъезжал в это время на своём коне по бескрайнему царству подземному. В самые тёмные его закоулки заглядывал, выпускал на свободу украденных Горынычами пленников, что томились там годы долгие. Выпускал он царей и царевичей, выпускал королей и королевичей, и князей выпускал, и смелых ратников, и девиц-красавиц полонённых, а народу простого работящего выпускал он целыми сотнями.

— Выходите из царства Навьего, — говорил им светлый Дажьбог, — да ступайте за речку Смородину по деревьям склонённым, по мостику, расходитесь все по родным местам, идите к домам своим, к очагам родным, вспоминайте добром Дажьбога! Ни к чему вам больше с мертвецами сидеть в царстве мрачном у тёмного Велеса. Забирайте с собой каменья да золото, Горынычами украденные, да живите в мире Яви счастливо, живите богато, с Долею.

И выходили люди наружу с радостью, и Дажьбога светлого славили.

А Дажьбог зашёл в пещеры самые дальние, забрёл в закоулки неведомые — не заметил сам, как спустился в царство глубинное, в царство Виево. Видит, стоит там мрачный дворец, ни души в нём нет, а в подвале того дворца дверка потайная, железная, плитами каменными заваленная, запорами тяжкими завешанная. Рубанул светлым мечом по плитам-запорам Дажьбог, и упали плиты каменные, обрушились запоры тяжкие — открылась потайная дверь.

Вот вошёл светлый Дажьбог в ту железную дверь скрипучую и увидел, что висит там кто-то в пещере на цепях под самыми сводами. На двенадцати цепях висит, а внизу в котле огонь жаркий горит.

Пожалел Дажьбог и этого пленника — ударил мечом по тем цепям. Раз ударил, потом другой, но не спали цепи железные. Видно, были они заколдованные! Но есть сила волшебная у бога светлого — поднатужился в третий раз Дажьбог, поднял повыше свой светлый меч и рубанул так, что задрожали своды каменные и погас огонь жаркий под котлом.

Надломились от удара цепи железные, соскользнули с рук и ног пленника, и упал прямо Дажьбогу под ноги обитатель темницы таинственной.

И сказал он Дажьбогу хриплым голосом:

— Дай испить мне воды, светлый Дажьбог! Буду с этого дня я должником твоим.
Дал Дажьбог воды странному пленнику, и свершилось тогда колдовство небывалое! Вместо жалкого, бедного пленника встал пред богом Ирийским Кощей

Чернобогович, мрачный бог коварства и злобы, повелитель тьмы.

Удивился, отшатнулся Дажьбог, вмиг отпрянул от бога злобного, а Кощей Чернобогович рассмеялся ему в лицо и сказал с низким поклоном:

— Что завязано, то и сбудется, удалой Дажьбог, воин солнечный! По просьбе твоей Морена хитрая меня обманом сюда когда-то запрятала. Опоила меня, окрутила меня. Ох и долго висел я под сводами! Но ты сам же и освободил меня, и за это я тебе когда-нибудь три вины прощу. А сейчас ступай из царства Навьего, я не стану с тобой силою меряться. Садись на коня и в Ирий лети, но после не стой у меня на пути!

Хлопнул в ладоши Кощей Чернобогович, и раскрылся над Дажьбогом свод каменный. Светлый конь Дажьбога поднатужился и выскочил к солнцу через тот провал, вынес на себе седока смелого.

А свод каменный за ним тут же захлопнулся, словно прохода там сроду и не было.

Дети Сварога

Глава 17. Как славяне праздники праздновали, как встречали Коляду с Авсенем

Ещё до праздника Купалы, за два дня до него, во всех домах огни гасили, а потом добывали «живой огонь» — тёрли друг о друга две деревянные палочки — и разносили этот добытый огонь по домам.

И веселились все, от мала до велика.

Девушки венки плели и пускали их по воде, как Кострома, — если затонул венок, значит, разлюбил суженый. В честь Купалы и Костромы, в честь матери их Купальницы и отца огненного Семаргла травы собирали селяне, делали купальское чучело — обвивали соломой кол, а на верхушке укрепляли пук из травы и цветов, называли его Купалой, а потом топили чучело или сжигали, а то и разрывали на части.

Разводили многочисленные костры, вокруг них плясали, а потом попарно через них прыгали. Чем выше прыгнешь, тем счастливее будешь, тем выше хлеба к осени вырастут. Через купальский огонь прогоняли скот, чтобы от мора его охранить, в священном огне сжигали сорочки больных детей, чтобы они поскорее выздоровели.

А ещё изгоняли с поля ведьм и нечистую силу, чтобы охранить поспевающий урожай. Ведь могли злобные ведьмы [женщины, по своей воле ставшие прислужницами Морены и Яги] — люди, ставшие слугами Морены и Велесовой супруги Яги Виевны, — сделать на поле «залом», вещь неприятную и очень опасную.
Обычно выходила ведьма на залом около полуночи — простоволосая, в одной рубахе без пояса, а потом и рубаху сбрасывала, выбирала себе круг с хлебными колосьями, путала их и ломала, загибая к центру круга, а в середине оставляла несломанными десятка два колосков. Кто сожнёт хлеб с такого залома, тотчас умрёт, а кто съест хлеб из такого зерна, тоже умрёт, и даже околеет скотина, если будет лежать на соломе с ведьминого залома. Лишь убив ведьму, можно было от смерти избавиться.

Кроме ведьм и русалок, шалили в это странное время и другие водяные и воздушные духи, потому что, как вы помните, дорогие мальчики и девочки, не толь- ко целительные и плодородные силы были активными в эту ночь, но и тёмные, потусторонние.

В болотах проказничали вредные духи анцыбалы [болотные злобные духи] и маленькие грязные анчутки [вечно грязные болотные духи с гусиными лапками] с гусиными лапками и свиным пятачком, которые даже летать умели, — так и перелетали из болота в озеро, а из озера в пруд и обратно, пугали своим страшным видом встретившихся им на пути людей — детей в особенности.

Водяные человечки ичётики [водяные человечки, обитавшие в омутах], небольшие и мохнатые, обитавшие в омутах на мельницах, в дни летнего солнцеворота особенно часто предвещали грядущие несчастья — кричали, словно по воде хлыстом хлопали.

Игоши [водяные духи, дети Болотной Кикиморы], дети Кикиморы Болотной или умершие человеческие младенцы, обычно невидимо жившие там, где были похоронены, частенько озоровали и приходили жить в дома в виде безногих и безруких невидимых духов. Их боялись и уважали, а потому, бывало, выделяли место в доме за столом, отдельную ложку и тарелку с пищей, чтобы не обидеть.

Ряженые хухлики и разноцветные кулешата [водяные духи, помощники ведьм], помощники ведьм и колдунов, тоже обычно обитавшие в воде, во время летнего солнцеворота не особенно бедовали, чаще вылезали похулиганить во время зимнего солнцестояния.

Но были у людей и защитники. Бродницы [добрые духи воды, охранявшие броды], женские духи воды, охраняли броды и часто указывали путникам, где можно безопасно переправиться на другой берег. Они жили лишь в чистых водах и всегда уходили прочь, если озеро болотом становилось.

А по берегам рек и озёр, на холмах, поросших лесом, и в посвященных Перуну рощах берегини [добрые духи — охранительницы людей, подданные Макоши] обитали, оберегавшие людей от злых духов. Они умели предсказывать будущее и спасали из воды маленьких детей, если те тонули. А некоторые из них даже имели власть над болезнями-лихорадками и могли охранить от них людей.

Охраняли людей и вилы [духи-девушки, подданные Макоши, охранительницы светлого начала] — женские духи, очаровательные девушки с распущенными волосами и крыльями, одетые в прекрасные белые одежды до пят. Эта одежда скрывала их уродливые ноги, лошадиные или ослиные, и тот человек, который отнимал у вилы платье, над ней хозяином становился.

Умели вилы летать как птицы, и обитали обычно на холмах или даже высоко в горах, но если потихоньку забрать у вил крылья, то летать эти воздушные девы тут же разучивались и становились обычными женщинами, как все. Но главное — владели вилы колодцами и озёрами и умели «запирать» воды. К людям, особенно к мужчинам, относились девы вилы дружелюбно, часто сиротам и обиженным помогали, но вот если вилу разгневать, может она и наказать, и очень жестоко, даже убить может одним своим взглядом. Может смерть предсказать, а может и вылечить. Впрочем, сами вилы, как и люди, бессмертными не были.

И все эти девы-духи Макоши подчинялись, великой небесной хозяйке, хранительнице женского начала.

Вот так и жили люди в те времена, славили богов и вместе с богами раз за разом проходили годовой круг: от весны к лету, от лета к осени, от осени к зиме, а потом снова к весне. И были в каждом году четыре главные точки, когда потусторонний мир, мир Нави, мог проникнуть к людям и принести им неисчислимые беды. И надо было не дать такому случиться, помешать во что бы то ни стало! Летом такой точкой был вот этот самый Купальский праздник, день солнцестояния летнего. Но был и зимний солнцеворот, время ещё более страшное, когда солнце и вовсе готово было исчезнуть из мира, когда холодные ночи длиннее длинного, а суровые дни слишком коротки.

И было два равноденствия, когда дни и ночи сравнивались, а светило Хорс зависал над миром в ожидании — то ли остановиться ему, то ли дальше двигаться. Этих четырёх точек в году больше всего опасались люди!

После Купальского дня и до самой осени славяне растили урожай. В августе по небу частенько разъезжал сам Перун в колеснице, запряжённой его личными козлами, и поливал урожай водой, время от времени гремел своими громами и метал в землю молнии. Наверное, ещё надеялся погубить небесным огнём подлого Велеса. И люди Перуна славили. А по окончании жатвы славили Велеса, именно в это время ему «завивали бороду» — оставляли на поле горсть несрезанных колосьев и завязывали их ленточкой.

В начале осени, после жатвы, веселились славяне на праздниках урожая, порой целую неделю ходили друг к другу в гости и щедро там угощались. Вот радовался-то обжора Переплут! Славили в это время Рода и рожаниц, славили Ладу-матушку, призывали бога супружества, свадебных пиршеств и семейного счастья, Ладо, брата богини Лады, и играли многочисленные свадьбы.

А потом приходило осеннее равноденствие, и в домах, как и на Купалу, гасили и зажигали огни, страшась прихода потусторонних сил. На равноденствие начинали улетать в тёплые края, в священный Ирий, перелётные птицы, и даже змеи уползали в Ирий зимовать во главе со своим змеиным царём — с красными рожками на голове и в золотой короне. Лезли по деревьям змеи, ползли толпой по земле, прежде чем в небо подняться, и, боясь нашествия змей, запирали люди крепко-накрепко в избах все входы и выходы.

И тогда окончательно наступала осень, а потом дело быстро шло к зиме.

В октябре славили люди богиню Макошь, хозяйку судеб, покровительницу женских работ. В это время сама богиня, бывало, спускалась на землю из Ирийского сада и проверяла, все ли её наказы исполняются: не прядут ли женщины по пятницам, в запретный день, правильно ли ведут хозяйство, соблюдают ли все положенные обычаи и запреты. Провинившимся являлась мудрая Макошь в образе грязной и злобной старухи в лохмотьях, а разозлившись, могла несчастных в лягушек превратить. Но зато награждала Макошь послушных, приходила на помощь к сильным духом, к тем, кто даже пред лицом Недоли не склонял головы.

Даже ослабевшего Хорса лечила в это время Макошь травами целебными и открывала на земле источники целебных вод — «Пятницкие родники», к которым несли женщины пряжу, особую жертву богине, называемую «мокридой».

А Сварожич-Семаргл в это время сделал людям «горячий» подарок — послал сына своего на землю. После того как случилась беда с Купалой и Костромой, а Купальница-ночь, плодородная ночная богиня, не захотела больше Семаргла знать, пришлось огнебогу искать себе новую жену. Недолго выбирал Семаргл: пришёл к Сварогу и Ладе и попросил в жёны дочь их Лелю.

— Я согрею её своим огнём ласковым, а она меня весенней радостью одарит. Мы забудем с ней все печали и беды. Понял я, что любви, весне и огню надо рядом быть!

Согласились на это Сварог с Ладою, и вновь свадьба загремела в Ирии, и все боги сошлись на той свадебке, принесли подарки драгоценные. И зажили счастливо Семаргл с Лелею. Ну а вскоре родился у них сын Агуня [сын Семаргла и Лели, бог доброго огня и домашнего очага], бог домашнего очага, доброго огня. Стал отцу могучему он помощником, стал посредником между богами и людьми, разносить стал людям в дома тепло и священный жар Сварожича, охраняющий от злых духов, — живой огонь. Чтоб не гасли костры человеческие, чтобы всегда мелькали в печах языки пламени. А с огненных жертвенников на капище [священное место поклонения богам] — священном месте, где поклонялись богам, — взлетал Агуня в Ирий огнепёрым Рарогом-соколом с посланием от людей, и чтобы быстрей

дошло до богов послание, просили люди Агуню доброго:

— Огонь-батюшка, распори крыла!

В зимнее, снежное время лики многих тёплых богов от людей сокрыты, зато Агуня круглый год с людьми — изо дня в день вздымает он свои жёлто-рыжие кудри на жертвенниках и в домашних печах. Так что даже осенью и зимой люди холодов не боятся. И злых сил не боятся, пока горит огонь в очаге.
В ноябре Хорс ещё светит с неба, но уже почти совсем не греет. Морена потирает руки, готовясь полностью вступить в свои права. Ярила же окончательно засыпал под землёй, люди говорили даже, что в декабре душа его спящая вьюгой начинает носиться по заснеженным полям и сжигает холодом всё, что родил Ярила весной, — на радость торжествующей Морене.

В самом начале зимы случалась и другая беда: спускала Морена с цепей, словно собак, все двенадцать трясовиц, злодеек-лихорадок, духов страшных болезней, тех самых, что летом, бывало, Баннику помогали, помните? Привязанными сидели они под землёй до этого времени, летом лишь некоторые из них изредка срывались с привязи и беспокоили людей в царстве Яви. А уж поздней дождливой осенью, снежной зимой и ранней весной, в распутицу, Морена давала им вволю погулять!

— Эй, вы, лихорадки-лихоманки! [духи болезней] — кричала во весь голос Морена, развязывая цепи. — Эй, Невея, Трясея, Ломея, Гнетея, Ледея, Грудея, Желтея, Пухлея, Глухея и все прочие! Отправляйтесь к людям, делайте своё дело, а то я вас и под землёй заморожу!

Тогда безобразные, заморенные и всегда голодные старухи с чёрными крыльями вырывались из мрачных подземелий, из челюстей земных, разлетались по всему свету и кусали людей, заражая их разными недугами. Спасаясь от морозов, прятались лихорадки по тёплым избам людским и губили, бывало, в доме всех домочадцев.

И подходило тягостное время зимнего солнцеворота — самый опасный момент года. Период смерти и сна, безвременья, перерыва жизненного, когда силы Нави властвуют безраздельно. В зимний солнцеворот каждый раз заново судьба мира решается — быть ли снова весне после зимы.

В это время просили милости у Велеса, хозяина подземного царства, приносили ему жертвы. В день солнцестояния жгли повсюду костры во славу Сварожича и выкрикивали заклички особые — звали Хорса поскорее на весну повернуться да поярче разжечься. Все дружно начинали кататься с гор — чем дальше прокатишься, тем длиннее у тебя летом лён уродится. А потом начинался шумный и буйный карнавальный праздник ряженых.

Чтобы оборониться от тёмных сил, уберечься от непрошеных визитов нечисти, переодевались люди в зверей и чудищ, скверными словами ругались, надевали тулупы, вывороченные мехом наружу, чернили лица, на голову кудели из шерсти повязывали, и тогда уж можно было глумиться над всеми без разбора. Вот и ходили ряженые в личинах журавлей и медведей, волков и коней, козлов и кур, на посиделки вламывались и хулиганили там до тех пор, пока от них не откупались или не выгоняли из избы прочь, как и положено поступать с нечистой силой. Чтобы реальная нечисть не смела в дом войти.

А настоящей нечисти бродило в это время немало по миру Яви. Мары, слуги Морены, не давали людям прохода. Хулиганили злобные женские духи лярвы, которые могли в живых женщин вселяться и делать их безумными. Бродили они обычно по ночам среди людей и насылали на них тоску и душевные болезни. Даже дыхание лярвы было ядовито!.

Помощники ведьм и колдунов коловёртыши [слуги ведьм, крадущие зимние припасы] — похожие на зайцев шустрые существа с большим, как мешок, зобом спереди — тащили в это время из домов селян вещи и припасы.

Из подземного царства выбирались на волю злющие шиликуны, выученики Яги Виевны. Вылезали целыми стайками из воды вместе с хухликами и кулешатами или из-под земли. Росту шиликуны были маленького, с кулачок, головки у них востренькие, ноги конские, а изо рта огонь пышет! Одеты в кафтаны, кушаками подпоясаны, на головах — шапки остроконечные. А рожицы ехидные и глумливые. Целыми компаниями толкутся шиликуны на перекрёстках дорог, бегают вокруг прорубей, в руках — горячие сковородки с углями и калёные железные крючья, чтоб людей «закрючивать» и сжигать. Некоторые ездят на конях, на калёных печах, в ступах, пытаются в дом проникнуть через окна и двери и утащить какую-нибудь еду. Ну а коли усядутся шиликуны в доме, выгнать их оттуда бывает невмоготу.

Даже про ряженых, что в праздник солнцеворота больше других безобразничают, говорили люди, что они «шиликуничают».

Но в это же время приходил к людям и святочный, праздничный бог Коляда [бог времени и будущего плодородия, помощник Велеса], чтобы помочь Хорсу разжечься. Из-за дальней речки Смородины приходил, из далёкого далека. Сам Велес показывал ему дорогу! Коляда дал людям календарь, рассказал им, как движется время и каких перемен от него следует ждать. С ним вместе ходили люди по дворам, пели песни-колядки, закликающие будущее плодородие, и за эти песни колядующие получали от хозяев каждого дома вкусные дары, которые потом они все вместе и съедали. Самого Коляду, бывало, вывозили на телеге, уподобляя Солнцу, которое на новую весеннюю дорогу выходит. И так колядовали за зиму несколько раз.

А ближе к весне как предвестник перемен, новой жизни и нового года к людям в дома Авсень [брат Коляды, бог начала года] стучался, брат Коляды. Рассыпал по избам зерно вместе с авсеньщиками-ряжеными, по домам рачительных хозяев ходил, желал им лёгких трудов и урожая знатного.

Как Заря-Заряница начинает новый день, так Авсень новый год начинал, ведь тогда, в древние, стародавние времена, новый год праздновали не первого января, зимой, а весной, первого марта. По небесному мосту Авсень первым в новый год переправляется, идёт в неизвестное будущее, уничтожая на пути своём нечисть, чтобы расчистить путь людям.

Сразу после этого в сёлах начинали весну закликать и ругать злодейку Морену. Дети и девушки, забравшись на пригорки и крыши, песни-веснянки выкрикивали, призывающие весну. В тех песнях обращались к Ладе, называли её щедрой матерью. Славили Живу, богиню жизни.

В конце марта пекли весенних «жаворонков» — птичек из теста, которых дети на палках носили. Ведь птицы по весне приносят с собой тепло и ключи от Ирия, в котором, как известно, никогда не бывает снега и холода. Эти ключи зиму замыкали и отмыкали лето. Поднимали печёных птичек на палках и вилах как можно выше, оставляли стоять на шестах на взгорках. «Жаворонками» угощали не только близких и соседей, детей и странников, но и стихии — огонь и воду, чтобы те послушными были в новом году и людям неприятностей не доставляли.

А на весеннее равноденствие праздновали Масленицу. Делали чучело из соломы, называли её Масленицей, зимой-злодейкой, Марой-Мореной, богиней смерти. Рядили чучело в женское тряпьё. Масленицу до сих пор справляют шумно и весело, этот праздник вам хорошо знаком, дорогие девочки и мальчики. Целую неделю празднуют Масленицу, и каждый день этой недели свой, особый смысл имеет.

Ах, как злится Морена, глядя на игры людские! Но силы у неё уже не те, не одолеть ей весну, не одолеть Живу, богиню животворящую. Вот и смеются над ней люди, катают в санях вместе с ряжеными, разукрашенную лентами и платками, ветками еловыми, а в воскресенье с утра собирают дрова, вывозят Масленицу в поле, украшения снимают и сжигают её, окаянную, чтобы не лютовала она больше на земле. Всё, конец зиме, конец холодам, смерти конец.

Новая жизнь начинается!

Когда жгут, веселятся и буянят, сажей друг друга перемазывают, кидают в костёр блины, яйца, лепёшки. Даже пепел от сгоревшего чучела зарывают в снег. И просят друг у друга прощения с поцелуями и поклонами низкими.

А в это время и Ярила ярый пробуждается. «Вздел Ярила зиму на вилы!» — говорят про него люди. Весна вступает в свои права. Накануне первого весеннего выгона скота славят люди Лелю с Семарглом, справляют праздник Ляльник в честь весенней богини.

Славят и Леля с Полелем — близнецов, которые последними родились в Ирии у Лады-матушки. Они — боги влюблённости, могут заставить влюбиться каждого. Говорили только, дорогие девочки и мальчики, что Лель [сын Лады, бог влюблённости, внушавший страстные чувства] родился первым из близнецов и внушал любовь страстную, а Полель [сын Лады, бог влюблённости, внушавший любовь тихую и нежную] появился на свет вторым и внушал любовь тихую и нежную.

В апреле весна побеждала окончательно, люди веселились и праздновали, жгли особые костры, дымом окуривали одежду, чтобы сделать её непроницаемой для враждебных сил. Огни жгли и в избах, чтобы лучше уродился лён, а иначе накажет Перун, выжжет лён молнией.

Просыпался Домовой и спросонья бегал везде словно очумелый, из-под земли вылезал Леший, а вслед за ним и Водяной пробуждался от зимней спячки. К концу апреля оживали многочисленные божьи коровки, те самые забавные жучки, что расплодились повсюду после того, как опалил Перун огнём жену свою Диву-Додолу, разозлившись на неё и на предавшего дружбу Велеса.

«Божья коровка, улети на небо, принеси нам хлеба…» Вы, дорогие девочки и мальчики, до сих пор с улыбкой повторяете эту песенку, если божья коровка [насекомое, в которое Перун превратил Перыню и небесных коров] вдруг садится вам на руку и ползёт по пальцам вверх, чтобы взлететь. А ведь вы тем самым возвращаете в Ирий прощёную жену громовика Перуна! Точно так же делали и наши далёкие-далёкие предки…

Вот так и шла жизнь на земле, в царстве Яви.

Но почему люди так Морену ненавидели, красавицу богиню, хозяйку смерти? Только ли за то, что она лютовала зимой? Нет, дорогие мои, была и другая причина. Слишком много зла причинила однажды Морена Ирийским богам, весь мир чуть было не погиб по её вине. За то ей и ненависть, и поделом ей.
Но обо всём по порядку.Дети Сварога

Тем временем в царстве Прави дальше всё своей чередою двигалось. Двигалось всё своей чередой и в земном нашем царстве Яви. В Ирийском саду огнебог Семаргл собирался вновь идти охранять мир от тёмных сил. Наточил свой огненный меч, обернулся крылатым псом и понёсся по небу ночному разгонять Чернобоговых правнуков.

Непростою та ночка выдалась — было время тому причиною. Пришло время летнего солнцестояния, время праздника многих тёмных сил, когда солнце на зиму поворачивает. Ещё светит Хорс ярко, полный сил, но лежат уже руки Велеса на великом Свароговом колесе, на великом колесе времени.

Очень скоро солнце на убыль пойдёт — потихонечку, по минуточкам, и тогда ему, как сейчас, не сиять: тогда станет Морена холодная над лесами-полями хозяйкою. Даже Хорса накроет холодом: в день осеннего равноденствия, когда день с ночью сравняются, он пригасит лучи свои животворные.

Оттого силы тёмные и радуются, но пока ещё солнца им не победить. В эти дни во всю силу сияет Хорс, и Дажьбог яркий свет несёт всей земле, ну а ночью Семаргл охраняет мир — научил он людей разжигать костры, и теперь в ночи летнего солнцестояния словно очи света горят они, разгоняя прочь ночную мглу. И земля тогда, словно зеркало, отражает небо звёздное.

В это время чудесная Купальница-Ночь, плодородных сил помощница, сияет такой удивительной красотой, что решился наконец-таки огнебог Семаргл — подошёл, подлетел к Купальнице и сказал о своей горячей любви. Рассказал, как тоскует о ней на небе. И тогда богиня прекрасная на любовь Семаргла ответила, и была их любовь жарче пламени и нежнее ночного воздуха.

И, как было судьбою назначено, сплетено как было мудрой Макошью, как Недолею с Долей завязано, родились у Семаргла с Купальницей близнецы — двое, мальчик и девочка.

Имя мальчику дали Купала [божество летнего солнцестояния, брат и муж Костромы, сын Купальницы и Семаргла], был он светел и бел, его взгляд, как вода, был прозрачен и нежен. Девочку звать стали Костромой, и была она яркая, как огонь, с горячей душою и сердцем. Неразлучны были братец с сестрой, по полям и лугам вместе бегали и дивились земному миру, и полям, и лугам, и рощам. На зверей земных вместе дивились и следили за полётом небесных птиц.

Красотой своей и уменьями равны были Купала с Костромой, только в том была меж ними разница, что любила Кострома [божество летнего солнцестояния, сестра и жена Купалы, дочь Купальницы и Семаргла] на огонь глядеть, веселилась она, через костёр прыгая, а Купала любил больше воды озёрные, речные волны любил и купался каждый день.

Вот однажды сказала Купале Кострома:

— Говорили мне вчера птицы легкокрылые, что далеко-далёко, у речки Смородины, поют песни волшебные Алконост да Сирин, мировые чудесные птицы. Мы давай с тобой завтра с утречка отправимся к тому месту заветному, чтоб услышать песни небывалые.

Тотчас согласился на это Купала, тоже нравилось ему птичье пение.

Не сказали ничего они отцу с матерью и наутро отправились к речке Смородине, к Мировому Дубу огромному, где сидела справа птица Алконост и пела о жизни и радости, а слева Сирин сидела сладкоголосая и пела песни о царстве мёртвых.

И Купала заслушался песнями птицы Сирин печальными, что лились как ручья журчание. Позабыл обо всём на свете Купала, закрыл глаза, и тогда унесла его птица Сирин в царство тёмное, мёртвое, и там спрятала на годы долгие. А Кострома Алконост-птицу слушала, словно всполохи яркого пламени были песни её чарующие. Не заметила Кострома, как пропал братец Купала, а когда огляделась вокруг, никого уже рядом не было. Стала звать она братца милого, но Купала ей не откликнулся, был он в тёмной далёкой сторонушке под крылом у птицы Сирин.

С тех пор лет немало минуло, и не раз вьюги белые, лютые накрывали снегами чисто полюшко, и не раз потом травы буйные прорастали сквозь злобу зимнюю. Много раз с тех пор солнце красное проходило свой годичный круг. Беды много раз сменялись радостью.

С тех пор выросла Кострома, стала девицей — красавицей писаной. Женихи к Костроме часто сватались, даже Велес, мудрейший бог, на неё частенько заглядывался, но никто из них Костроме был не люб.

— Нет из них никого мне под стать, — говорила она часто матушке, — среди них для меня нету равного. Я ведь девица, богами рождённая, не бессмертная, но прекрасная. Кто сравнится со мною в умениях? Я за бога пойду не за всякого! Мне не ровня старики волохатые. Волохатые да женатые…

И вздыхала в ответ Ночь Купальница. «Тише!» — говорила дочке. Бойся, мол, беды, мол, краса твоя равна гордости, как бы боги на то не разгневались. Но не слушала мать Кострома бойкая, всё смеялась, заплетая в косу кудри рыжие. Вместе с девицами другими плела венки, но однажды ветрогон Стрибог с головы её вдруг сорвал венок. Дунул посильней, в воду кинул его, и поплыл венок по течению вниз. И тогда загадала гордая Кострома, чтоб нашёл венок равного ей жениха. Пусть плывёт венок, ищет суженого, чтобы был во всём точно, как она!

А кончался на земле июнь, месяц червень, и на смену ему шёл июль, месяц липень. И всё ближе был день солнцестояния: до заката солнце светит долго, ярче яркого, а потом приходит ночь короткая — время странное, нехорошее.

В это время замирает мир в ожидании: что-то будет впереди, как всё сладится? Духи водяные да русалки, подданные хозяйки Макоши, за неделю до солнцестояния свой разгульный праздник громко празднуют. Мавки [водные жительницы, утопленницы, покончившие с собой], водяницы [водяные девы с хвостом, дочери Водяного], лоскотухи [духи воды, могут защекотать человека до смерти] и другие жительницы водные надевают себе на головы из кувшинок венки, а потом выбираются из озёр и рек и давай веселиться по берегам. Распоясанные, в сорочках белых, резвятся русалки славянские, поют, хохочут, на деревьях качаются, а то и просто на траве сидят и расчёсывают свои длинные волосы.

Хвостов у славянских русалок отродясь не бывало, зато есть у них ножки резвые, а потому хороводы они любят водить, но не посолонь, слева направо, в сторону Прави, как то делают живые парни и девушки в честь Хорса круглого, а осолонь, против стрелки часовой, справа налево, от мира светлых богов к миру Нави.

Вода — стихия удивительная, жизнь даёт она всему миру, но может и погубить вода. Через реки и озёра путь есть в царство подземное, а потому многие духи вод слушаются, кроме Макоши, Велеса многомудрого, особенно те, что от мертвецов произошли, от утопленников. Духи водные, влажные, могут помочь урожаю вырасти, а могут и залить всё на корню, и если обидел их чем человек или повстречался в недобрый час — защекочут до смерти и уволокут к себе в подводный мир.

Больше других щекотать всех встречных-поперечных лоскотухи любят, и чтобы уберечься от них в Русалии — праздник всех русалок, в одиночку люди в прибрежных лесах да на заливных лугах старались не появляться, а коли шли, то брали с собой чеснок и полынь — лоскотух отпугивать.

Лоскотухи от полыни, бывало, и разбегались, зато мавкам всё нипочём. Они даже и через круг, через железную цепь охранительную не боятся перешагивать! Главное — мавок не разозлить, отшутиться от них, на это у живых вся надежда. Попросят гребешок, чтобы волосы свои расчёсывать, — дай, а то хуже будет. Правда, потом гребешок придётся выбросить, иначе облысеешь сам, но вот если не дашь, пожадничаешь — до смерти мавки замучат.

На вид они такие красавицы, каких свет раньше не видывал: личико милое, ножки стройные — все, как у живых. Только краса не живая у мавок, мёртвая. Со спины видно сердце небьющееся, лёгкие, позеленевшие без воздуха, да сопревшие в воде внутренности. Красота лица им в награду досталась за любовь безответную на земле. Ведь мавками обычно утопленницы становятся, некрасивые, на жизнь обиженные, что кинулись в воду от несчастной любви.

Самые злобные среди русалок — лобасты, любят они в прибрежных камышах прятаться. Старше лобасты молоденьких мавок, хитрее, сильнее, опытнее. Нежитью выползают они из воды, лица страшные, старушечьи. На кого лобасты набросятся, тому смерть избавлением станет.

А верховодит всеми русалками Водяной [божество воды, хозяин всех подводных существ] — он в дни летнего солнцестояния и вовсе чувствует себя именинником. Он хозяин вод, пасёт себе в тишине на дне рек да озёр стада рыбные — карпов, сомов, лещей, — словно пастух коров на поле. Сам тиной опутан, с большим пузом, с хвостом. Вместо рук — лапы гусиные, пучеглазый, как рыбина, с окладистой бородой и усами зелёными. Все девицы водяные, прозрачные, подчиняются ему неукоснительно. Только дочери его, девицы-водяницы, потихоньку от отца проказничают: путают рыбачьи снасти да зазывают рыбаков под воду сладкими песнями.

Днём спит Водяной в тишине глубоких омутов или под водяной мельницей, а ночью утопленниками командует. Вообще-то Водяной — добрый дедушка, но коли разозлится, разволнуется, может сети порвать, дома затопить, а то и плотину разрушить полностью. Больше всего любит он побаловаться от скуки — утащит с берега на дно какого-нибудь зазевавшегося паренька да и оставит у себя жить, чтобы развлекал его в подводной тиши.

А самые весёлые и шустрые водяные живут в родниках с чистой ключевой водой — «гремячих ключах», что возникли на земле от ударов молний Перуновых.
Вот в такое-то недоброе времечко, когда Свет и Тьма силами меряются, упал в воду Костромы венок и поплыл искать ей суженого — красотой и уменьями как она. Точь-в-точь. На волнах покачивался венок из синих, как вода, цветов и цветов рыжих, точно огонь. Какой молодец его выловит, тому быть женихом Костроме. Только никому не даётся в руки венок, по реке плывёт он, по реченьке, в неизведанные края.

По воде за ним русалки следуют, тихо шепчутся мавки с водяницами. Мол, сказать о том венке бы надобно нашему Водяному Хозяину, да и самому владыке Велесу о венке девичьем знать бы следовало. Но напрасно девы водные волнуются, давно проведал обо всём Велес-владыка. Он за прихоть девичью, за гордость, за слова, богам обидные, наказать решил девицу Кострому.

По приказу подземного Велеса в царстве мрачном птица Сирин из-под своего крыла Купалу выпустила, посадила Купалу в лодочку и отправила плыть по речке-озеру. Из подземного царства по воде его вынесло, понесло по рекам на родную сторонушку, а потом течением невиданным повлекло вверх по Волге-реченьке — прямо навстречу своей судьбе.

Пока был Купала у птицы Сирин, вырос он, возмужал, стал молодцем, красавцем писаным — с синими очами, как два озера, и волосами светлыми, кипенными.

Стал по сторонам смотреть Купала, стоя в лодочке, и увидел вдруг, как плывёт ему навстречу девичий венок, на воде сверкает цветами яркими — синими да голубыми, жёлтыми да алыми. «Видно, умница-красавица тот венок плела, — Купала думает, — и пустила вдоль по реченьке, чтоб найти скорей себе суженого. Если девица та красой как эти цветы, я хотел бы её тотчас взять в замужество!»

Наклонился Купала, подхватил венок — пахли те цветы нездешним запахом, пахли лесом, костром да русалками. И кувшинками, и пряными травами.

В тот же миг понесла Купалу лодочка прямо к той, что венок чудесный бросила. Вот плывёт Купала, плывёт в лодочке, смотрит и места родные узнаёт — те поля и луга, рощи да леса, где они с Костромой вместе бегали. А потом глядит Купала, девица стоит на берегу, во все глаза на него смотрит радостно.

Прямо к девице той его лодочка вынесла, вышел на берег Купала, венок в руках держа.

— Твой ли это венок, красавица милая?

— Мой, — тихо Кострома ответила.

Так стояли они, друг на друга глядючи. И влюбились друг в дружку без памяти, полюбили сразу, как только увиделись. Были они друг другу под стать, как огонь и вода, которым друг без друга нельзя, но которым и вместе навсегда не бывать…

Не узнали друг друга Купала с Костромой, — знать, то Велеса была задумка тайная. В ту же ночь, ни о чём никого не спрашивая, поженились Купала и Кострома, и были той свадьбе невиданной водяные мавки свидетельницами. Веселились они, счастью молодых радуясь, и купались с ними вместе Купала с Костромой, а потом на берегу через яркий костёр прыгали.

Лишь наутро узнала Купальница, что случилась беда великая с её любимыми детушками. Ведь нельзя близнецам, родному брату с сестрой, друг друга любить по-супружески! Так людям велит Сварогов Закон, так велит и закон человеческий.

Со слезами пришла к детям Купальница, рассказала им правду горькую. И, как только открылась истина, в страшный миг тот их счастье кончилось. Теперь не было им больше места на земле. Не могли они жить в супружестве, но и порознь жить тоже не могли.

С горя прыгнул Купала в костёр догорающий и исчез, словно его и не было, а Кострома в лесное озеро бросилась, и сомкнулись над её головой воды сине-зелёные. Стала мавкой печальной весёлая Кострома.

А Купальница-Ночь с тех пор стала ещё черней и роняет с тех пор поутру на траву свои горькие слёзы-росу. Ни с кем больше не хочет видеться, даже Семаргла любимого не пускает больше на порог. Одна ходит с тех пор по миру Ночь-Купальница, всё тоскует, грустит и печалится.

Опечалились и боги Ирийские, жестока вышла месть у Велеса. Да и сам Велес закручинился, не почувствовал он от мести радости. Но уже не исправить содеянного, не повернуть вспять Сварогов круг. И тогда хитрый Велес решил своей мудростью жизнь вдохнуть в страдания прошлые: превратить решил близнецов в цветок, да так, чтоб были они неразлучны вовек. Чтобы вновь родились они, вместе срослись, чтобы в едином цветке воедино сплелись. Чтобы оба сияли в едином цветке синим цветом и жёлто-оранжевым.

И случилось по воле Велеса на поляне лесной диво дивное: выросли цветы жёлто-синие, цветы яркие и таинственные. «Купала-да-мавка!» — стали люди их звать. И с тех пор на лугах и в лесах разрослись те цветы рыжим пламенем, синью водною. По сей день они по лесам растут.

Вы, конечно, видели их, дорогие девочки и мальчики, иван-да-марья их величают сейчас — по православным обычаям. Но цветы это те же самые, цветы древние, рождённые Велесом — в память о близнецах. А самого Купалу стали люди почитать богом лета, полевых цветов и лесных плодов, богом очищения и искупления.

Вы, конечно, и про ночь на Купалу слышали — волшебную, непонятную ночь в день солнцеворота летнего. Она до сих пор не забыта. С тех пор как случилась с близнецами беда, с тех пор как погибли они и возродились в цветке, стали наши далёкие предки праздник праздновать в честь Купалы и бессмертных богов Ирийских — праздник жизни и смерти, умирания и возрождения. С тех пор стали праздник солнца, воды и огня люди и боги праздновать. С тех пор стала эта ночь летнего солнцеворота у славян называться Купальской.

Странные вещи случаются в Купальскую ночь! Даже деревья переходят с места на место, шелестят листвой, разговаривают между собой. Звери, птицы и даже травы в эту ночь друг с другом беседуют, а лесные цветы наполняются силой невиданной — чудодейственной, магической силою. В эту ночь собирают люди травы заветные, которые и в ворожбе помогают, и лечат, и приворотными становятся, и оберегают от напастей и бед.

Только в эту ночь безвременья расцветает в лесах цветок папоротника, растения, посвященного громовику Перуну, — «Перунова цвета». Говорили ведуны нашим предкам, что, мол, если отправишься в лес в эту ночь, захвати с собой белую скатерть, холст и нож. Очерти ножом или обгорелой лучиной вокруг куста папоротника круг, расстели скатерть и сиди в круге, не сводя глаз с куста папоротникова. Мол, разные чудища и духи, подданные Морены, будут наводить на тебя ужас и сон, и если ты испугаешься, выступишь из круга, разорвут тебя на части в тот же миг.

Ровно в полночь появится на папоротнике цветочная почка, разорвётся с треском, и раскроется необыкновенно яркий, огненно-красный цветок. Надо рвать его поскорей, пока не схватила цветок чужая невидимая рука. Злобные духи будут кричать страшным голосом, заколеблется земля, загремит гром, и засверкает молния, ветер зашумит, и жуткий грохот послышится, обдаст тебя пламенем и удушливым запахом. Но если тебе повезёт и ты завладеешь цветком, накрывайся скатертью и беги в село не оглядываясь. Если оглянешься — исчезнет цветок, а если нет, если выдержишь ты все испытания, то откроет тебе цветок прошлое, настоящее и будущее, научит клады искать, приобщит к тайнам богов, научит мысли людей угадывать и понимать язык птиц, зверей и растений.

Впрочем, ещё говорили люди, что выдумка это всё, наваждение нечистых сил, которые людей погубить хотят, что на самом деле никогда не цветёт в лесу папоротник, а значит, и ходить за ним нечего…

На Купалу обливали юноши и девушки друг друга водой, с грязью смешанной, а потом вместе купались и пели песни, чтобы смыть с души и тела всё нечистое, бани устраивали. Поутру собирали росу живительную и умывались той росой, чтобы быть здоровыми. Считали славяне, что в это время небеса способны разверзаться на короткий миг, и тогда всякое загаданное желание сбудется.

В эту ночь солнце после заката тоже в водах купается, чтобы принести земле плодородие, а потому в честь могучего солнца — в честь Хорса круглого, и Дажьбога светлого, и Ярилы ярого — зажигали в Купальскую ночь обвязанные соломой колёса, древний солнечный символ, с точкой-ступицей в центре и лучами-спицами. А потом пускали эти колёса горящие с горок, чтобы катились они, разбрасывая огонь, к реке до самой воды. До сих пор ещё в некоторых деревнях так Купальский праздник празднуют.

А ещё играли в горелки — весёлую игру в честь солнца с песнями и догонялками. Именно от горелок произошли современные салки, в которые вы до сих пор с удовольствием играете, дорогие девочки и мальчики.Дети Сварога

Горевала тем временем, плакала в подземном змеином царстве жена брошенная — Параскея-змея: слетелись к ней змеи летучие, сползлись к ней и змеи ползучие, рассказали про шумную свадебку Волха-изменщика с Перуновой дочерью.

— Не вернуть мне теперь Волха милого, — шептала Параскея-змея, — не иметь мне мужа-защитника.

Так проплакавши немалое времечко, поползла Параскея к Велесу — за советом, за утешением. Из норы выходила — озиралась, по песку ползла — извивалась. Добралась наконец до Велеса, до владыки мира подземного, и спросила, как дальше ей жить-поживать, с кем ей жизнь свою горемычную коротать.

И ответил ей Белее, прозорливый старик, волосатый и рогатый сын коровы Земун:

— Не печалься ты, Параскея, дева-змея, ещё всё в твоей жизни сладится. Ты ведь девица заколдованная, насильно в шкуру змеиную Огненным Змеем запрятанная. Уходи ты из царства подземного и ищи в царстве Яви свою судьбу. В неизведанных во Святых горах ты найдёшь себе утешение.

И прислушалась Параскея-змея к словам старого мудрого Велеса. Поползти решила к Святым горам, где дозором стоял великан Святогор, сторожил со стародавних времён границу с подземным царством. Тот самый Святогор, тёмного отца сын, Сварогов воспитанник, что был выше лесу стоячего, а головушкой упирался в облако ходячее. На огромном богатырском коне, Сварогом подаренном, ездил Святогор по склонам да кручам, палицу булатную в небеса подкидывал, а потом ловил ту палицу играючи одной рукой.Сварог
Сколько времени со дня того минуло, как отправилась Параскея-змея в путь-дороженьку, не считал никто, не загадывал. И сама змее-дева горемычная потеряла счёт своим странствиям. По нехоженым тропкам, по скалам, всё выше в горы она заползала.

Вдруг увидела удивительное: то гора сама как будто двигалась, то охранник столбов Свароговых, земель славянских защитник, Святогор обходил дозором свои владения. Не заметил под ногами Святогор Параскеи-змеи, что явилась в Святые горы, — свысока не видно малости! — наступил на неё богатырский конь, наступил да и раздавил змее-деву.

Вскрикнула от ужаса Параскея-змея, думала, тут ей и конец пришёл. От крика-шипенья змеиного очнулся Святогор, разглядел на земле змею убитую и остановился, опечаленный. Не любил он, когда без повода жизни лишалась живая тварь. Бросил Святогор монетку медную, чтоб искупить вину нечаянную, да и поехал дальше, тяжело вздохнув, не оглядываясь.

Но не погибла Параскея-змея! С ней случилось диво нежданное, чудо чудесное — от удара копыта конского, богатырского, сползла с неё шкура змеиная, спало заклятье давнее, превратилась она в красну девицу, в чудесную молодую красавицу.

Вернулась к людям жить Параскея, в город Новгород отдала медную монетку Святогорову, и разбогател весь город вместе с окрестностями с той единственной монеты, потому что оказалась она неразменной, приносящей богатство. Видно, самим великим Велесом, богом богатства, сотворена была та монетка удивительная.

И благодарила Велеса девица Параскея — за совет да за помощь многомудрого бога изо дня в день славила.

А потом снарядилась в путь, села на коня Параскея, взяла с собой подарки драгоценные и отправилась снова ко Святым горам — искать Святогора-богатыря, своего избавителя. Чтоб предстать перед ним вновь не змеёй-уродиной, а молодой девицей-раскрасавицей.

Долго ли, коротко ли ехала девица Параскея, перебиралась через скалистые кручи, поднималась под самые тучи, переплывала реки горные, проходила ложбины просторные, но однажды снова увидела, как вдали за холмом богатырь огромный движется, сам, словно гора ходячая, на коне едучи, колышется.

— Здравствуй, Святогор-богатырь! — что было сил девица крикнула.

Но не услышал её Святогор, были для него слова девицы словно маленькой мухи жужжание. Тогда вскачь пустила коня Параскея и, подъехавши ближе, ещё раз во весь голос окликнула:

— Ты постой, постой, Святогор-богатырь, посмотри на гостью нежданную!

Но опять не услышал её Святогор, думал он, это ели гудят в бору и поскрипывают, качаясь. Что ему мелкий род людской, муравьями по миру ползающий? Только лишь мельтешит под ногами. А Параскея-девица уже встала Святогору поперёк пути, конь её так забил копытами, что посыпались искры из-под копыт.

Из последних сил закричала девица:

— Ты услышь меня, Святогор-великан, я вернулась к тебе в новом облике с благодарностью за избавление!

Тут остановил великан своего коня. Голову наклонив, пригляделся он да прислушался. Видит, девица незнакомая на коне сидит, благодарственные слова ему говорит. И спросил девицу озадаченный великан:

— Кто ты будешь, красная девица? Знать не знаю тебя, кто ты — не ведаю, и за что ты благодаришь меня, не пойму!

— Я девица, тобою спасённая, — отвечала с улыбкой Параскея, змея бывшая, — я была раньше в змеином облике, под землёй жила у Змея Огненного, а потом была смелому Волху женой. Но ушёл Волх жить в царство светлое и женился на Перуновой дочери. По совету мудрого Велеса я к неизведанным Святым горам поползла за избавлением. Наступил на меня твой конь безжалостно, но разбилось от этого заклятье тяжкое, спала с меня кожа змеиная, стала снова я красной девицей! Ты прими теперь благодарность мою, великан Святогор. Если хочешь ты, стану я тебе верной женой, до конца века своего буду с тобой!
Призадумался великан Святогор, приглянулась ему эта девица, а что дива на земле случаются всякие, то и сам знал могучий великан. Но не сразу он принял решение — думал думу целый день до вечера.
Замер на коне своём, точно гора недвижимая, вскоре даже слетелись со всей округи орлы и, словно на скалах, уселись на плечах Святогоровых. Видно, думали на горе той они гнёзда вить, да пришлось им с клёкотом разлетаться, как только начал Святогор слова говорить.

— Ты послушай сначала, красна девица, — молвил великан, — про судьбу мою одинокую. Не обидел меня силушкой ни Сварог, ни Род, — кабы тягу земную сумел я найти, я бы даже всю землю поднял! Да и разумом не обидели меня наши творцы. Вот только с гор этих мне не уйти — не удержит меня Земля-матушка. Я от скуки однажды, девица, выстроил в небеса лестницу каменную, чтоб взглянуть, как там боги Ирийские живут-поживают. И поднялся я по той лестнице прямо в Синюю Сваргу, в царство Прави.

— Как же встретили тебя боги Ирийские? — спросила восхищённая Параскея.

— Посмеялись, по-доброму встретили. Разговаривал я там с хозяйкой Макошью и с творцом небесным Сварогом. Дали силы и мудрости они мне полной мерою, но сказали при этом слова странные, мол, осилит меня и жену мою не враг, а простой камешек, а перехитрит меня не бог — смертный человек…

— А есть ли жена у тебя, великан Святогор? — тихо Параскея промолвила.
И вздохнул тяжело, глубоко Святогор, опустил свою буйную голову. Прикрыл очи свои и опять застыл — словно камень, печаль легла на душу. А когда заговорил опять, слова падали, точно валуны в горах, с тяжким рокотом, с силой тяжкою.

— Всё сбылось по тому пророчеству. Видно, и моя судьба в нитях Макошевых. У меня была жена — Златогорка-поляница [воинственная богатырша из племени полян, первая жена Святогора], повстречались мы с ней тоже здесь, в горах. Богатыркой она была сильной, смелою и меня на бой однажды вызвала! Дерзость её мне понравилась, и, потехи ради, вышел я на бой. Сила у неё была великанская — даже не всякий бог мог с ней справиться. Долго бились мы со Златогорушкой врукопашную, и всё больше становилась она мне по сердцу. За спиной её вилась коса золотая, девическая, и горели её глаза яростным огнём. Золотые птицы прилетали на помощь ей, только от моих ударов все попадали, стали все в горах слитками золота — там их спрятала мать Сыра Земля. Наконец мир я ей предложил, предложил стать мне женой-супругою, чтоб не коротать нам каждому в одиночку свои дни. Согласилась Златогорка воинственная, — знать, я тоже ей пришёлся по душе. Мы с ней зажили добро, счастливо, но однажды во Святых горах набрели вдруг на место тайное — место тайное, место страшное. В этом месте счастье наше кончилось. Если хочешь, пойдём, покажу тебе, где моя супруга покоится.

— Я пойду с тобой, Святогор-великан, хоть на самый край света последую, но коню моему низкорослому не угнаться за твоим конём. Ты возьми меня к себе на плечи, отвези меня в место тайное!Дети Сварога
Почесал в затылке Святогор-великан, ухмыльнулся хитро да в карман полез. Из кармана вынул хрустальный дворец. Забралась Параскея в тот чудесный дворец, а великан взгромоздил его себе на плечи. Не почувствовал этой тяжести — то не ноша ему, развлечение!

И повёз Святогор Параскею в место тайное, небывалое. Там на белых столбах стоял каменный гроб, а вокруг клубились туманы белые, клекотали орлы в выси над туманами. А затянут был гроб обручами коваными — не разбить те обручи, не сломать, не сдвинуть никому.

И сказал Святогор Параскее:

— В том гробу лежит Златогорка, жена моя. Набрели мы с ней как-то на этот гроб, подивились чуду удивительному. Слезли мы с богатырских коней и ко гробу тому наклонилися. Говорила мне Златогорка, мол, кому же в том гробе лежать суждено? Мол, кому же тот гроб в камне вырублен? И не утерпела она, примерилась. Сама волей своей в тот гроб легла. Он пришёлся ей в самую пору: и в длину по мере, и в ширину как раз. Посмеялась Златогорка могучая и хотела из гроба вылезти, но захлопнулась тяжкая крышечка, не поднять её стало, не отворить. Даже мне с моей вольною силушкой не открыть было гроба страшного. Тогда стал я бить по крышечку булавою своей каменной, но от тех ударов сокрушительных ничего этому гробу не сделалось, а в какое место приходился удар, там выскакивал обруч кованый, ещё крепче сжимая крышечку.
Тогда понял я слова мудрой Макоши, что осилит, мол, жену мою камень. В том гробу ей суждено было кончить свой век.
А ты, Параскея, красная девица, если хочешь, оставайся со мной, будем дальше вдвоём коротать наши дни. Только, знать, и мне на роду написано кончить жизнь свою в гробу каменном. Может, будет оно и к лучшему. Мою силушку беспримерную мне девать теперь совсем некуда. С лютой нечистью боги сами справляются, забывать стали все обо мне…

— Я останусь с тобой, Святогор-великан, — отвечала ему Параскея-девица, на каменный гроб холодный глядючи. — Будем вместе мы до скончания века нашего, буду я с тобой до часа смертного, столько, сколько мне отпущено.

И зажила с тех пор Параскея в хрустальном дворце, что возить взялся Святогор на своих плечах, с тех пор вместе бродят они во Святых горах неизведанных, там, где кончается граница мира Явного, там, где много земных тайн позапрятано.

Пройдут годы, века, тысячелетия, и однажды сбудутся снова слова Макошевы: человек простой, Илья Муромец, Святогора осилит хитростью, а в Святых горах дожидается под размер ему его каменный гроб…Дети Сварога